Мои королевы. Раневская, Зелёная, Пельтцер - Глеб Скороходов

– Райкин, которого мы всегда снимали на публике, настоял однажды на чистом, студийном варианте и пришел в ужас: все падало в пустое пространство, становилось менее смешным или не смешным вовсе. Он сам признался, что ему, привыкшему к реакции зала, играть было во сто крат труднее.

Сцена из спектакля «Странная миссис Сэвидж»

– Райкин – актер с большой буквы. Спектакль на радио и срежиссировать надо по-иному, и сценический ритм поменять. Райкин не мог не почувствовать это.

А дамы, потупив взор, признались:

– Снимать в студии мы не можем – нет денег.

Из меня сразу вышел весь запал. Однажды то ли в Гаграх, то ли в Сухуме – тогда врачи мне еще не запрещали юг, – две грузинки на пляже жаловались мне на безнравственность своей подруги.

– Так она просто блядь! – авторитетно заявила я.

– Нет, нет! – завопили они. – Но она соглашается за три рубля, понимаешь?!

Телевизионщикам я не показала своих рухнувших надежд, но за три рубля я не соглашусь ни при каких условиях.

– Вчера заезжал Миша, подарил страшный укор – свою книжку, – протянула мне Ф. Г. увесистый том в супере, – и надписал его.

– «Любимой Фаине Георгиевне Раневской. Дорогому другу, товарищу и бесконечно талантливой (образцово-показательной) актрисе. Я работаю (во всяком случае, всегда стараюсь) с оглядкой на Вас: а как и что здесь сделала бы Раневская? Всегда Ваш! Мих. Жаров. 27/Ш—67. Москва», – прочел я и сказал: – Странно, не знал, что Жаров ваш друг и товарищ: вы и не вспоминаете его, а тут такие слова!

– Во-первых, не надо всерьез воспринимать автографы, даже если они сделаны заранее, дома. Особенно типа «всегда ваш», – Ф. Г. была настроена серьезно. – Я сама видела, как в Доме литераторов бездарь раздала штук триста своих книг и на каждой написала «С любовью и от всего сердца», а и сердце, и способность любить потеряла, как только заняла в своем Союзе высокий пост.

Москва в 1960-е гг.

Во-вторых, с Мишей у меня связана не только «Патетическая» в Камерном. Хорошо, что никогда не придется дарить ему мою книгу – написать на ней «с любовью» рука бы не повернулась. Не потому, что он плохой человек. Хитрый – да. Способный на коварство – да, хоть и привык в жизни к амплуа «души общества».

На меня у него давний зуб. Разве в этой вчерашней надписи – «образцово-показательная» – не чувствуется ухмылка?

Я удивляюсь, как вы, киновед, не слышали о сталинской оценке Жарова?! Я наверняка говорила вам о ней – вы не записали сразу, вот и забыли.

Это случилось сразу после второй серии «Ивана». Эйзенштейна и Черкасова Сталин вызвал на ковер – в Кремль, конечно, и очень поздно – после полуночи. Сергей Михайлович позвонил мне в четвертом часу, когда приехал оттуда, – я только задремала. Голос грустный, осевший, я даже удивилась:

– Сергей Михайлович, вы? Что-нибудь нехорошее?

– В каждой грустной истории, Фаина, можно найти и забавное, и приятное, – сказал он. – Меня сейчас раздолбал в Кремле вождь народов. Ему все не понравилось: и концепция не та, и историю я исказил, и Жаров-Малюта у меня не защитник царя, а ряженый, мол, во всех ролях он одинаковый. И тут я услышал единственную приятную вещь: «Раневская, в каких бы ролях ни появлялась, всегда разная. Она настоящая актриса». Так и сказал.

– Ну, а что же будет с фильмом? – заволновалась я.

– Вторую серию придется похоронить. Тихо, без катафалка, факельщиков и оркестра, – ответил Сергей Михайлович.

Он ошибся: из похорон второй серии устроили шумное аутодафе, выпустили постановление, и вся критика что есть мочи трубила об ошибках режиссера. А я от сталинских слов ликования не испытала, да и ликовать на похоронах – не в моем стиле.

Пробы на роль боярыни Ефросиньи Старицкой в кинокартине Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный»

До Миши, конечно, дошли все оценки, но с ним мы никогда об этом не говорили. А тут вдруг Александр Михайлович Файнциммер присылает мне сценарий комедии «Девушка с гитарой». Я у него снималась не раз, и, кажется, неплохо, вы знаете мою Тапершу из «Котовского» и фрау Вурст из «У них есть Родина». Но комедий, тем более музыкальных, он не делал. Мне он сказал:

– Роль написана специально для вас, по моему заказу. И партнер ваш – Слава Плятт.

Прочитала сценарий, звоню ему:

– Саша, вы прислали полуфабрикат. Главная роль для девочки – он пригласил Гурченко после ее успеха в «Карнавальной ночи» – слабая, ей, как и нам, делать нечего. Нет комедийного решения характеров. Мы что, со Славой будем играть продолжение неудачного романа из «Весны»? Понимаете, в этом сценарии все вторично.

Уговаривал он меня не меньше часа, уверял, что в режиссерской разработке многое придумал, что из полуфабриката сделает конфетку.

И я, дура, поверила ему. Мы снимали в пятьдесят седьмом, а у него все в традициях сталинского кино. Гигантский магазин пластинок с танцевальным залом в колоннах, огромный кабинет директора с фантастическими окнами, ледяное ревю, в котором профессионалок выдают за самодеятельность. Фальшь на каждом шагу. Саша на этот раз работал на чужих огородах, хотел снять урожай с грядок, где ничего не сеял. Конфетки не получилось.

С Михаилом Жаровым в фильме «Девушка с гитарой»

Я же просто вывалилась из фильма. Плятт сниматься не смог, пригласили Жарова. И вот уж он ни на йоту не сверялся со мной. Я в одну дуду, он в другую. Старалась сделать гротесковый характер, то есть на десяток градусов выше обыденного. А он – весь в быту, все мельчил, ничего крупного.

Пока шли съемки, я металась, злилась, все-таки надеялась, а вдруг что-то выйдет: в кино, случается, и один в поле воин. Не вышло – я там из другой оперы. Вспомнить стыдно. Благодарю Бога, что фильм в прокате провалился и его быстро забыли.

– Ваша мама, милая Гута Борисовна, вчера сказала мне, что вы поехали читать лекцию от Бюро пропаганды. Что на этот раз вы пропагандировали?

– Комедии Александрова тридцатых годов. Между прочим, там выступала и Орлова!