Без тебя - Тори Майрон

— от тотального бессилия, мигрени, бессонницы и ноющих болей в пояснице. А потом ещё и от сильных толчков мелкого засранца. И сколько бы я ни разговаривала с этим футболистом, сколько бы ни умоляла его угомониться и хотя бы денёк дать мне прожить без дискомфорта в животе, он меня не слушался.

Говорю же: комок ненавидел меня. И не хотел находиться внутри меня так же, как того не хотела я. А, может, даже больше, потому что он решил не дожидаться окончания положенных девяти месяцев, а начал рваться на волю на тридцать третей неделе беременности.

Несколько часов адской боли и состояния на грани потери сознания — вот, что заставил меня пережить комок в отместку за мою нелюбовь к детям. Но мне было плевать. Я нисколько на него не злилась. В первые секунды после того, как мои мучения закончились, я была способна испытывать лишь неземную радость. Жаль только, что она продлилась совсем недолго.

Когда сквозь морок эйфории я расслышала, как суетятся врачи, всё облегчение сменилось леденящим страхом. Я испугалась, потому что, кроме голосов врачей и писка медицинской аппаратуры, в помещении не было других звуков. В нём не было детского плача.

А дети же должны плакать, когда рождаются, правильно? Это ведь означает, что с ними всё в порядке. Они живы. Не так ли?

В тот момент я напрочь забыла обо всём, о чём читала в книгах о родах. Единственное, что набатом гудело в моей голове, — это вопросы: почему мой комок не плачет? С ним что-то не так? Он родился мёртвым?

И как только последний вопрос прогремел в моём сознании, все мои внутренности скрутило такой агонией, что боль во время родов показалась мне цветочками.

Такого ужаса я никогда не испытывала. Я не могла дышать. В буквальном смысле. Доступ к кислороду перекрылся, словно кто-то пробил мне грудную клетку и вырвал лёгкие без анестезии. И в этом бескислородном аду я прожила бесконечно долгие секунды, пока комок наконец не заорал во всё горло, сообщив всему свету, что он жив. И этот оглушительный детский ор, который я всю жизнь на дух не переносила, неожиданно стал для меня самым потрясающим звуком на свете и будто вдохнул в меня не только воздух, но и саму жизнь.

Меня даже не волновало, что мне так и не положили сына на грудь и не дали посмотреть на него, а сразу унесли в реанимацию. Я просто ревела от счастья, требовала врачей сделать всё возможное, чтобы с ребёнком всё было в порядке, и благодарила всевышние силы за то, что мой комок не умер.

В общем, я была сама не своя, находясь будто в беспамятстве. И даже продолжительный глубокий сон не помог мне прийти в себя. Как только я очнулась на следующий день, первым моим порывом было помчаться к комку, чтобы посмотреть, как он там поживает.

Мне было больно передвигаться, всё тело ломило, но я всё равно добралась до отделения реанимации и интенсивной терапии, куда поместили комка.

И именно в тот момент, когда я увидела его столь крохотного, беззащитного, лежащего в инкубаторе и увешенного какими-то проводами, ко мне и пришло стопроцентное осознание, что я не смогу его никому отдать. Я разревелась во второй раз за минувшие сутки и просто смотрела на сына, боясь даже прикоснуться, лишь бы не навредить ему.

«Этот комок мой. И только мой! Никому его не отдам» — бомбило в моей голове беспрерывным басом.

И, как выяснилось тем же вечером, приёмные родители сами решили отказаться от ребёнка, когда узнали, что он родился не полностью здоровым. Нормально? Они спасовали на самом старте, поняв, что с малышом, рождённым на несколько недель раньше срока, в будущем могут быть проблемы. Вот такие вот дела. Образцовая парочка, блять!

Но меня эти трусливые ушлёпки мало волновали. Всё моё внимание принадлежало борющемуся за жизнь комочку. В нём было всего два килограмма и сто граммов и некоторые органы не могли нормально функционировать самостоятельно, поэтому ему требовалось некоторое время пробыть в реанимации под строгим наблюдением врачей.

И я практически не отходила от него ни на шаг, но, к сожалению, ничем не могла ему помочь быстрее набрать вес и стать полностью здоровым. Его нельзя было вытаскивать из инкубатора, а даже если бы и можно было, то я не смогла бы его накормить. Молоко не пришло ко мне. Как ожидаемо, правда? У меня же всё должно было происходить через задницу. Однако тогда, любуясь своим комочком и умоляя, чтобы он стал сильным и здоровым, я не догадывалась, что отсутствие молока окажется меньшей из всех проблем, которые ждали меня впереди.

На весь следующий год я забыла о полноценном сне, спокойствии и, в принципе, обо всём мире. Моя жизнь сузилась до Джереми, моего комка. Но не потому, что я после рождения ребёнка из детоненавистницы враз превратилась в повёрнутую на голову мамашу, которая зациклена на своём дитя. Нет. Дело не в этом. Я, конечно, бесконечно полюбила Джей-Джея, но не настолько, чтобы и дальше добровольно продолжать забивать на все другие аспекты своей жизни.

Я не хотела, чтобы материнство занимало сто процентов моей повседневности. Я хотела вновь начать фотографировать, выходить в общество и коммуницировать с людьми, но увы, единственные люди, с кем я постоянно общалась, были врачи.

У Джереми был очень слабый иммунитет. И как бы я ни пыталась его укрепить, ничего не получалось. Он болел так часто и сильно, что, казалось, мы большую часть времени жили в больницах, нежели дома. А сколько Джереми плакал… Господи! Не проходило ни дня, чтобы я не ощущала себя самой ужасной матерью, хотя, честно, старалась как могла, лишь бы осчастливить малыша и по возможности быстрее вылечить его от очередной простуды или аллергической реакции.

Сотни бессонных ночей и изнурительных дней и вдвое больше потерянных нервных клеток. А все деньги, оставшиеся после развода, были потрачены на лекарства, оздоровительные процедуры и пребывание в больницах.

Это был кошмар. Мне кажется, всего за год я постарела на десятилетие и из красивой женщины превратилась в изнурённую бабку. И когда однажды я реально аж вскрикнула от испуга, увидев своё отражение в зеркале, я поняла, что продолжать так жить больше нельзя. Мне нужна была помощь. Одна я не справлялась. Тем более учитывая, что мне нужно было срочно начинать искать работу.

К маме обращаться не было смысла. Она даже из роддома нас не встретила, а