Биограф - Инна Комарова

У него вырвалось всё то, что накопилось за долгое время.

После этих слов князь умолк, взглянул на княгиню отстранённо, вышел из комнаты, хлопнув дверью. От этого стука все, кто находился в помещении, вздрогнули и посмотрели друг на друга. Одна лишь Шурочка была спокойна и тверда, как кремень.

Любовь превратила её из хрупкого, робкого, изнеженного существа в сильную, стойкую женщину.

Дела земные

У Цезаре выдался относительно свободный день. Он решил посвятить его делам, которые отложил, не доведя до конца, из-за предыдущей поездки.

Нынче он направился к портному. Давненько Цезаре получил от него весточку, в которой тот сообщал, что костюм готов.

По возвращению домой, Цезаре примерил новый костюм-тройку. Крутился у зеркала, рассматривая себя в нём. Он остался доволен работой портного. Цезаре по складу характера был постоянен даже в таких мелочах. С этим портным он был знаком много лет и делал заказы только у него. Помимо того, что Цезаре ценил профессиональный уровень портного, его опыт, он был связан с ним дружескими узами, личной симпатией.

Цезаре примерял костюм, меняя сорочки, то с жилеткой, то без неё. То с манишкой, для присутственных мест, то без. Для выездов в театр у него был фрак. А Пауло, тут как тут, комментировал, любуясь:

– Синьор, Вы красавец! Настоящий кабальеро! Ни одна дама, не пройдёт мимо Вас. Шучу, шучу, – тут же оговорился Пауло, перехватив на себе взгляд с укором.

– Вот сказал и не подумал, – отреагировал Цезаре.

И, какой я тебе кабальеро?! Твоё желание хвалить меня при каждом удобном случае, перешло все границы. Ты что не видишь разницы?

Я чрезмерно упитанный, а кабальеро подтянут, строен.

Издеваешься…

И с чего это ты вдруг стал меня примерять на испанский манер?

После этого вопроса, Цезаре выдержал длинную паузу, а Пауло боялся раскрыть рот, опасаясь опять сболтнуть что-то не по делу.

У него сегодня не задался день, всё не ладилось. Он пребывал в подавленном состоянии.

Тем временем, Цезаре продолжил свою мысль:

– Хотя и я люблю испанцев за их темперамент и красоту. Однако, благодаря тебе, мой достопочтенный друг, – начал Цезаре с усмешкой, – мой живот вырос выше носа. При этом он направил указательный палец на иллюстрируемый предмет.

Перекривливая Пауло, Цезаре стал перечислять, потешно отбивая реверансы:

– Синьор, извольте откушать рыбки под соусом «Pesto alla Genovese», настоящее объедение! Или, под соусом «Salsa alla Bolognese», пикантнейшая штуковина.

Синьор, какой десерт приготовила Ваша супруга, отведайте, пожалуйста. Пальчики оближешь…

Синьор, не желаете кусочек солнечной поленты с сыром горгонзола, что родом из Пьемонте? А, может быть, Вы откажетесь опробовать чудесного сыра «Parmigiano». Ох, как вкусно…

А синьор – болван! – произнёс Цезаре в сердцах, делая акцент на последнем слове, – всё ест да ест. Пухнет и пухнет! А Пауло хоть бы что. Сам вон какой, ни грамма лишнего.

Цезаре бубнил, ругался, что-то доказывал. Он в этой сцене выглядел очень комично.

А Пауло пояснял, периодически хихикая, гладя на Цезаре.

– Так я ж постоянно в движении, оттого и не поправляюсь, а у Вас работа такая. Когда ж Вам двигаться? – поспешно вставил Пауло несколько слов в своё оправдание.

Цезаре, пропуская мимо ушей слова Пауло, продолжил в том же духе:

– Вот уеду от вас на юг. Там жарко, особенно летом. Аппетит быстренько исчезнет, не напоминая о себе. Попью прохладительные ягодные напитки. В них витамины. Между прочим, в которых ты мне отказываешь. Видите ли, чтобы я не простужался, – недовольно припомнил Цезаре дотошному слуге.

– Каждый день буду плавать и оставлю там весь накопленный резерв.

Тебя с собою не возьму. Так и знай, – угрожая, предупредил Цезаре.

–А то ты, где угодно заставишь меня соблюдать режим питания, чередующийся со сном, – продолжал Цезаре с сарказмом. -

Вот тебе и результат, – горячился он.

– Между прочим, эти назначения Вам приписал доктор Бускони, – вставил реплику Пауло.

А Цезаре, опять игнорируя его слова, талдычил своё:

– У меня и без того малоподвижный образ жизни. Благодаря тебе, мой милый Пауло, – ехидничал Цезаре, – ношу на себе такой непосильный груз и видит Бог, наживу себе подагру, тогда вообще двигаться не смогу, – прогнозировал Цезаре.

– Упаси Вас Бог! Что это Вы такое вздумали? Не следует говорить так. Не гневите Всевышнего. И не накаркайте себе лишних болезней, – причитал Пауло.

Цезаре закончил демонстрировать новый костюм, снял его. И решил сменить гнев на милость.

Он подошёл поближе к Пауло и тот не заметил, как Цезаре пустил в ход свои шутки.

– Синьор, перестаньте, – взмолился Пауло. -Я боюсь щекотки, Вы же знаете. Ой, ой, ой, не надо…. ой, не могу, – завопил он.

А Цезаре не унимался.

–Си-и– нь-ор, не надо. Ай, хв-а-тит, – умолял Пауло. – Пожалуйста, прошу Вас, – изворачивался он.

А между тем, музыкальные пальцы Цезаре свободно бегали по его спине, как по клавишам пианино, исполняя технические пассажи в темпе – prestissimo (очень быстро).

Пауло стонал, а Цезаре бегал за ним и щекотал, испытывая при этом большущее удовольствие, заливаясь громким задорным смехом.

– Ладно, отпускаю тебя. Садись, переведи дух, поговорим по душам. Помнишь, я тебе рассказывал о моей встрече с датским писателем, поэтом, сказочником. Редчайшее дарование, талантище! Ну, помнишь, с которым мы подружились?

– Это Вы о синьоре Андерсене, с такой теплотой отзываетесь? – спросил Пауло, попав в точку.

– О нём, дружище. Конечно, о нём. Сегодня получил от него письмо и новое произведение. Так приятно, не забывает старина, – делился Цезаре.

– Синьор, а почему Вы ничего не рассказываете о нём? Мне же интересно, – спросил Пауло.

– Ты прав, уже исправляюсь, – ответил Цезаре.

Ты знаешь, из бесед с ним мне запомнилось, что он родился 2 апреля 1805 года в Оденсе, на острове Фионии. Мы с тобой там ещё не были, но у нас всё впереди, – подметил Цезаре.

– Разумеется, – подтвердил Пауло.

– Представь себе, мой милый, что его отец был бедным сапожником. О матери Ганс умолчал. Я по некоторым намёкам понял, что там произошла какая-то трагедия. Якобы его отец не своей смертью умер.

– Что Вы говорите?! – поразился Пауло.

– Как ты понимаешь, неудобно расспрашивать в таких случаях. Как-никак дела семейные. Да, так вот. После смерти отца, Ганс в четырнадцатилетнем возрасте переехал в Копенгаген. Он очень бедствовал. Совсем мальчик. Не удивительно. Однако ему повезло, он познакомился с профессором консерватории Сибони, который