С носом - Микко Римминен

Я отправилась пешком через лес по ковру влажных, упругих листьев. Нос саднило, но какое-то чуть испуганное тепло разливалось по щекам и груди. Села сначала в один автобус, потом в другой. Керава быстро растаяла в осеннем пейзаже, ее сменило Лахтинское шоссе. Сосновый бор, слегка кричащие цвета лиственных деревьев, машины, маленькие машинки, большие машины, разноцветные, всевозможные промышленные и торговые учреждения, и время от времени где-то далеко за деревьями — бетонные глыбы, полные жизни, любви, ссор и одиночества, семьи, лежащие кучей на диване, будущие семьи, сплетающиеся в узел на кровати, старики, или престарелые, или как бы их покорректнее назвать, ну да ладно, старики, уставившиеся из окна во двор и ожидающие чего-то или вообще чего угодно. В лесу у дороги мелькнула ватага мальчишек, строящих шалаш. Через пару километров промелькнул еще один шалаш, перед которым какой-то забулдыга, заросший кудрявой черной бородой, по-хозяйски подметал двор разлапистой веткой. На миг в голове снова всплыла синезатылочная паротия. Когда бородач остался далеко позади, на фоне темной зелени хвойного леса вспыхнули брызги красных, словно искусственных, ягод рябины, будто кто-то спрыснул лес багровой краской.

Лишь подъезжая к району Якомяки, я стала постепенно успокаиваться, но вдруг задребезжал телефон. Конечно, опять звонил сын, и я сначала даже подумала, ну о чем с ним сейчас разговаривать, когда и так болтала целый день, но неожиданно спохватилась: почему бы и нет, ведь уже все равно, ведь я просто трясусь в автобусе. Приложила трубку к уху и крикнула «алло». Взглянула в окно, на обочине проселочной дороги в тени открытого капота стоял, согнувшись, мужчина, внезапно он распрямился, швырнул шляпу на землю и стал ее пинать. Я даже не сразу сообразила, что такое вполне может быть в реальной жизни.

— Где ты? — спросил сын. — Что там у тебя так гудит?

— Я в автобусе, — прокричала я в трубку, как тысячи и тысячи людей делают в автобусе ежеминутно.

— Не надо кричать, — сказал мне сын, как ребенку. Голос его был далеким, словно ему пришлось блуждать где-то по телефонному кабелю под морями и над полями.

— Привет, — сказала я. Он тоже поздоровался. — Очень плохо слышно, — подхватила я его реплику.

— Да, у меня теперь два телефона, и в этом втором, в нем иногда какие-то помехи.

— Да, а почему? — спросила я, кажется, вполне к месту. Зачем ему два телефона? Он что, решил стать крутым?

— Алло! — прокричал сын. — Плохо слышно. Так ты где?

— В автобусе, — сказала я.

— Понятно, а где конкретно?

Сказала, что на шоссе, и ни с того ни с сего, какой-то бзик на меня нашел или шальная мысль стукнула в голову, добавила, что еду из Керавы. Сын спросил зачем. Рядом никого не было, но я все равно на всякий случай посмотрела на соседний ряд сидений, вдруг там какой-нибудь гражданин, недовольный тем, что в общественном транспорте так громко разговаривают. Но там никого не было. Лишь какой-то университетского вида маленький, тщедушный мужичонка — полноценным мужчиной его сложно было назвать — с жидкими усами и в шерстяном свитере что-то шептал в телефон, да так взволнованно, что его шепот был, пожалуй, даже еще более громоподобным, чем исступленный крик. Казалось, его странно реснитчатые, округлившиеся глаза за круглыми линзами очков сейчас лопнут.

— По работе ездила, — сказала я сыну. Теперь и мой голос звучал далеким и холодно-сдержанным, словно я по глупости залезла в большую жестяную бочку и, застряв там, пыталась сохранить достоинство и кричала всем: идите на фиг, у меня тут проект не закончен. Я успела поудивляться, откуда в моей голове взялась такая витиеватость мыслей, не знаю, может, оттого, что сын какое-то время ничего не говорил, потом еще помолчал, и еще, наконец выдавил «даа». Там на самом деле были почти три «а» и острая, недоверчивая «д» в начале.

Где-то в клетках тела вдруг возникло сильное желание рявкнуть что-нибудь, но я сдержалась.

— Ну да, тогда понятно, — сказал сын. Я ждала продолжения. Мы проехали Кумпулу, и вот уже церковь Святого Павла чуть не падает на голову. Небо неожиданно помрачнело, но клены вокруг церкви выглядели неестественно яркими, словно их сбрызнули светом.

— Мне скоро выходить, — сказала я, после того как сын снова надолго замолчал. Тягучее, тонкое, как леска, чувство, будто что-то сейчас оборвется, задергалось в конечностях, отдаваясь болью во лбу и в носу. — Ты что-то хотел сказать.

— Ээ, погоди, — начал он внезапно.

— Ой нет, пока-пока, я сейчас не могу, я скоро перезвоню, пока.

В трубке снова послышался царапающий звук, потом ужасный грохот, будто сын упал куда-то вместе с пустыми жестяными канистрами. А затем раздалось только «пиип-пиип». На улице сгущались сумерки, почему-то казалось, что это невозможно, не может быть, чтобы было уже так много времени, но в действительности его было немного — когда я взглянула на экран замолчавшего телефона, часы показывали около пяти. Посмотрела на небо: черные тучи грозно грудились над крышами домов по улице Хямеентие. Первые косые капли дождя ударили в окно ровно за мгновение до того, как я нажала перед остановкой желтую кнопку на поручне, я встала, покачиваясь, направилась к двери, это было нелегко, конец улицы Хямеентие и следующий поворот появились, как всегда, неожиданно, все время о нем забываю. Водитель решил во что бы то ни стало успеть проскочить на зеленый и даже успел, а я повалилась на пустое сиденье и зачем-то еще сказала ему: простите. Сидящий рядом тип в круглых очках что-то прошипел своим ботинкам, потом поднял взгляд и стал похож на облысевший вопросительный знак.

Вышла на остановке без приключений. Все спешили укрыться от падающих с нарастающей частотой больших, тяжелых, леденящих капель. Сумерки сгустились над пешеходной дорожкой, пролегавшей между невысокими липами с потрескавшейся корой, казалось, земля пытается натянуть на себя мрачный ковер из туч. Я направилась в сторону дома, решила, что в магазин зайду позже, почему-то вдруг ужасно захотелось домой, особенно с таким носом, подальше от посторонних глаз. Люди толпились в арках подъездов, пытаясь укрыться от внезапно хлынувшего дождя, меня же он совсем не беспокоил, холодная вода была даже приятной для моих разгоряченных щек, хоть и саднила, попадая на кончик носа. А потом сумку снова начал сотрясать телефон, похоже, сын сдержал слово и решил перезвонить.

Я успела дойти до угла улицы и оказалась напротив Круглого здания, которое тоже наполовину скрылось в мрачном облаке, упавшем с неба. Я зашла под крышу, там был навес или что-то вроде галереи с колоннами, прижалась к стене, спрятавшись за желтыми крыльями банкомата, и прошипела «привет» в телефон. Голос сына и в этот раз был далеким и хриплым и доносился до меня каким-то эхом из сточной трубы.

— Ну, в общем, это, извини, что прервали тогда, дела, — сказал он.

Я ответила, что все понимаю, но не знаю, замолчал ли сын после этого, раздумывая о чем-то своем, или его смутила моя лаконичность; в любом случае молчал он долго.

— Алло, алло! — закричала я. — Ты еще там? У тебя вроде какое-то дело, или как, я тогда просто была занята.