Каменный мешок - Арнальд Индридасон

Думал и об абсолютной, невыносимой тишине, которая составляла его жизнь. Что у него есть? Одно только одиночество, куда ни кинь. Бесцветные дни мертвым грузом висят на шее, и чем дальше, тем их больше, и веревка, на которой они подвешены, затягивается все туже, он едва может дышать.

А там он заснул, и во сне ему привиделась юность, когда жизнь была беззаботной и после каждой зимы, после долгих темных месяцев, наступало светлое лето, когда бояться нечего и беспокоиться не о чем. В те времена он был счастлив, и когда ему в нынешней жизни удавалось словно бы коснуться тех дней, его окутывал покой. И казалось ему, что все не так уж плохо.

Случалось такое, впрочем, очень и очень нечасто. И только если удавалось не вспомнить о том, как выскользнула рука.

Эрленд дернулся и проснулся — оказывается, уже какое-то время трезвонит мобильный, а с ним и домашний (одно из немногих технических устройств в его квартире) на потертом столе.

— Ты был прав, — сказала Элинборг, услышав его голос. — Ой, прости, я тебя разбудила? Ведь всего десять вечера.

Извиняется.

— Чего? Кто там прав? — переспросил Эрленд, не до конца проснувшись.

— Там был дом, у кустов.

— Каких еще кустов?

— Ну, смородиновых. Я про смородину на Ямном пригорке. Там в сороковые был дом, его снесли в восьмидесятом. Я попросила архивистов из мэрии позвонить мне, если они что-то найдут, ну так они, представляешь, весь вечер рылись у себя в архиве и таки нашли этот дом.

— И что это был за дом? — вяло поинтересовался Эрленд. — Жилой дом, конюшня, конура, гостиница, склад, сарай, гараж, что?

— Жилой дом, — сказала Элинборг. — Скорее всего, летний или что-то в этом роде.

— Чего?

— Летний домик!!!

— И когда он там стоял?

— С конца тридцатых годов.

— И кто был владелец?

— Его звали Беньямин. Беньямин Кнудсен. Торговец.

— И что?

— Он давно умер. Много лет назад.

В тот день жители домов к северу от Ямного пригорка по большей части занимались традиционными весенними работами, за каковыми их и застали Сигурд Оли и Элинборг. Ища, где бы поудобнее припарковаться, Сигурд Оли наблюдал, как одни подстригают кусты, другие опрыскивают зелень разной химией, третьи чинят заборчики, а четвертые седлают лошадей, собираясь отправиться на прогулку.

Погода безветренная, хорошая. Стрелка часов подошла к полудню. Сигурд Оли и Элинборг поговорили с несколькими домовладельцами, но не выяснили ничего путного, и постепенно добрались до улицы у самого подножия холма. Впрочем, коллеги никуда особенно не торопились, в такую-то погоду! Как хорошо не сидеть в офисе, а отправиться погулять за городом на солнышке, да подышать свежим воздухом, да поболтать с людьми, да полюбоваться, как те делают круглые глаза, услышав, что они из полиции. Подумать только, из полиции! Да в такую рань! Кое-кто из собеседников слышал про позавчерашние новости, кое для кого рассказ коллег оказался сюрпризом.

— Интересно, выживет она или же?.. — спросил Сигурд Оли, в очередной раз садясь в машину, чтобы переехать поближе к следующей группе домов. Они с Элинборг говорили про Еву Линд по пути на Ямный пригорок из города и то и дело возвращались к этой теме по ходу опроса соседей.

— Черт его знает, — пожала плечами Элинборг. — Думаю, никто не может точно сказать. Бедная девочка.

Тяжело вздохнула и добавила:

— Бедняга Эрленд.

— Хороша бедняжка! — горячо возразил Сигурд Оли. — Наркоманка, вот кто она такая! Залетела и все равно, хоть трава не расти, колет себе эту дрянь и пьянствует и в итоге убивает собственного ребенка! Не вижу повода жалеть таких людей. Вот не вижу, и все. Просто не понимаю, как такие люди вообще могут быть.

— Тебя никто не просит их жалеть, — сказала Элинборг.

— Да ну! Стоит кому-нибудь завести речь про этот народец, как только и слышишь, какие они «бедные-несчастные», «нивчемневиноватые-нивчемневиноватые». Лично я ничего другого…

Сигурд Оли запнулся.

— В общем, не понимаю, как их можно жалеть, и все тут, — повторил он. — Все эти люди — шлак, отбросы общества. И ничего другого. Ни на что не годные отбросы общества.

Элинборг устало вздохнула.

— Слушай, а вот давай про тебя поговорим. Вот как тебе живется, такому идеальному, образцу для подражания? Ты все время такой с иголочки одетый, чисто выбритый, вымытый-причесанный, и диплом-то у тебя из Америки, и ногти-то у тебя отполированные, и не о чем-то тебе беспокоиться в этом мире, кроме как о покупке новой модной одежды. Тебя от этого никогда не тошнит, скажи? Тебе с самим собой не скучно?

— Не-а, — отмахнулся Сигурд Оли.

— Нет, ну объясни ты мне разок, почему ты так решительно отказываешься попробовать войти в положение этих людей?

— Еще раз, это отбросы общества, ни на что не годные слюнтяи, и ты сама это прекрасно понимаешь. Да, Ева его дочь, ну и что с того? Она что, лучше других по этому поводу? Она такая же, как и весь этот человеческий мусор, сброд, который валяется под заборами да на тротуарах и только о том и думает, где бы еще ширнуться, а во всякие реабилитационные клиники да приюты обращается лишь затем, чтобы передохнуть немного, а потом снова пуститься во все тяжкие. И больше им ничего не нужно от жизни, только шататься по улицам, бездельничать и ширяться.

— А как у вас с Бергторой дела? — спросила Элинборг, отчаявшись переубедить коллегу и желая сменить тему.

— Все шикарненько, — сухо ответил Сигурд Оли и остановил машину.

Бергтора, кстати, решительно не желала оставить его в покое хоть на минуту. У нее было на уме одно — заниматься этим делом каждый божий день по сотне раз, утром, вечером и в обед, во всех мыслимых и немыслимых позах, во всех местах квартиры, включая кухню, ванную и кладовку, стоя, лежа и сидя. Нет, поначалу ему это еще ой как нравилось, но со временем он несколько подустал от столь частых и столь энергозатратных упражнений, и к нему в душу закралось подозрение, что все это неспроста. Чего-то она от него хочет. Ладно бы в предыдущие годы и месяцы их половая жизнь была какой-то скучной или бесцветной — наоборот! Но ее страсть в прежние времена никогда не полыхала таким ядерным пожаром, никогда она с такой силой к нему не ластилась. Они ни разу толком не обсуждали, а не завести ли им детей, хотя по-хорошему им об этом давно было пора поговорить. Все-таки уже не первый год живут вместе. Он знал, что Бергтора принимает противозачаточные, но никак не мог избавиться от мысли, что все-таки она хочет привязать его к себе покрепче, и не как-нибудь, а именно родив ребенка. Казалось бы, зачем, куда уж крепче, ведь она знает, что он от нее совершенно без ума и ни с какой другой женщиной жить не хочет. Но эти женщины, поди пойми, что у них на уме, какая там логика, говорил себе Сигурд Оли. Мужчине в этом нипочем не разобраться.