Гномы Боландского леса - Дéнис Джеймс Уоткинс-Питчфорд

Работы на башне продолжались до полудня, после чего суета прекратилась: по всей видимости, приготовления были закончены. Деревянная доска, словно перст судьбы, выделялась на фоне сумрачного неба.

Вскоре на каменной лестнице за дверью темницы послышались шаги, и лязг отпираемых засовов возвестил о прибытии тюремщика. Он принёс узникам лоханку с грязной водой (которую лепреконы называли супом), несколько чёрствых желудёвых лепёшек и горстку земляных каштанов. С ним был Шера Бег; он зловеще ухмылялся во весь рот.

– Добрый вечер, господа гномы, – сказал Шера Бег с издёвкой. – Надеюсь, вам понравится ваш ужин, и вы оцените моё гостеприимство. Конечно, вы привыкли к другому угощению в канун Середины зимы, но удача изменила вам. Не так давно я был вашим пленником и томился в тюрьме под присмотром вашего замечательного полицейского, этого ревностного служителя порядка, который, как я вижу, с той поры немного похудел. Но завтра, господа гномы, вашим бедам придёт конец. Я решил, что вы покинете мой гостеприимный замок и ненадолго выйдете подышать свежим воздухом вон на той сторожевой башне. Оттуда вы сможете полюбоваться одним из самых живописных, как мне говорили, видов на Боландский лес, а затем, господа гномы, вы один за другим пройдёте по доске. Вы даже не представляете себе, с каким нетерпением я и мои люди ждём этого зрелища. Хэл О’Хобб, как самый старший из вас и как ваш предводитель, будет удостоен чести пройти первым, а ваш доблестный полицейский покинет нас последним. Стремительное падение вниз станет для вас самым ярким переживанием в вашей жизни, и я был бы рад пожелать вам мягкой посадки, но, боюсь, она будет не такой мягкой, как вам бы хотелось – скалы у подножия башни довольно твёрдые! Спокойной ночи, господа гномы, и приятных вам снов!

Сказав это, Шера Бег злобно улыбнулся и вышел из темницы, махнув гномам на прощание своей костлявой рукой.

Теперь вы можете представить себе, в каком состоянии оказались наши старые добрые друзья, узнав о дьявольском замысле Шеры Бега! Хэл О’Хобб проклинал себя за то, что не избавился от Шеры Бега, когда лепрекон был у него в руках, и, конечно же, проклинал Лупи Лупило за то, что тот позволил ему сбежать.

Бедный полицейский был теперь совсем не похож на того важного, напыщенного гнома, который еще совсем недавно вальяжно расхаживал по Боландскому берегу. Его мундир, изодранный и покрывшийся плесенью, висел на гноме как лохмотья на огородном чучеле, а сам гном был лишь бледной тенью прежнего Лупи Лупило.

По правде говоря, все гномы были теперь просто ходячими мешками с костями: Шера Бег морил их голодом. Но в эту минуту глубочайшего отчаяния Хэл припомнил одну маленькую деталь.

Никто из них не видел Чихуна, бывшего продавца билетов, с того самого дня, как Шера Бег совершил свой набег на поселение гномов. Чихуна не было среди рабочих, которых каждый день под конвоем водили из замка на далёкую шахту, потому что лепреконы, конечно же, были слишком ленивы, чтобы самим добывать золото, и заставляли гномов выполнять всю тяжёлую работу.

Конечно, думал Хэл, Чихун вполне мог погибнуть в схватке с лепреконами. Но даже если бы ему и в самом деле удалось сбежать, он не смог бы помочь гномам в их нынешнем бедственном положении. Однако отсутствие Чихуна, каким бы маловажным обстоятельством это ни казалось, было для старого гнома последним лучиком надежды. Впрочем, Хэл ни с кем не поделился этой мыслью.

С наступлением темноты лоскуток неба, который гномы видели через трещину в стене темницы, сменил цвет с серого на иссиня-чёрный, а затем, когда взошла полная луна, стал серовато-зелёным. Вскоре через эту узкую трещину в темницу проник лучик лунного света, и на полу появилась светлая полоса, медленно двигавшаяся по мере движения луны.

Ночь была такой светлой и ясной, что Лобхоб, припав к трещине, хорошо различал зеленоватые камни у подножия сторожевой башни, посеребрённые теперь лунным светом, а на верхушке башни – узкую тёмную полоску зловещей доски.

Время от времени во дворе замка мелькал огонёк – это лепрекон с фонарём в руках спешил в погреб за новым бочонком вина. До пленников доносились звуки музыки, но самым тяжёлым испытанием для голодных гномов были аппетитные запахи готовящегося угощения: лепреконы устроили в парадном зале замка большой праздник, на котором им прислуживали несколько испуганных гномих, ставших теперь рабынями Шеры Бега.

В огромном камине парадного зала пылал яркий огонь; на этом огне на длинном, медленно вращающемся железном вертеле жарилась разнообразная дичь (клювошейки, курейки, короткохвостки), и с ней – ещё одна отбившаяся от стаи мохрявка, которую Шера Бег и его разбойники поймали неделю назад. Вертел представлял собой заострённый железный стержень, который вращали с помощью специальной рукоятки. На этот вертел нанизывали мясо, а стекавший с него жир собирали в сковородку.

Вверху, на хорах, струнный оркестр играл джигу, и до бедных, продрогших и изголодавшихся пленников доносились визгливые звуки скрипок, смех и радостные вопли лепреконов.

И хотя в парадном зале было уютно и тепло, ночь выдалась очень морозной. Воробьи, сидевшие на стенах замка в зарослях плюща, тесно прижимались друг к другу, дрожа от холода. Полная луна заливала скалы и деревья холодным светом.

В эту ночь впервые за многие годы лепреконы не выставили караулы, ведь теперь, когда Шера Бег одолел своих врагов, охранять замок не было необходимости. Медведи спали в своих уютных берлогах, а волки никогда не заходили в эту часть леса. Что же касается мохрявок, к ним Шера Бег относился с презрением: он считал, что в замке можно не опасаться нападения этих жалких существ.

Казалось, что в ту ночь весь огромный Боландский лес был словно околдован какими-то злыми чарами. Далеко на Боландском берегу под корнями больших буков стояли в лунном свете дома гномов. Они были пусты: через распахнутые настежь двери туда набился снег, а все ценные вещи, столы, стулья и кровати забрали лепреконы.

Теперь в этих домах жили только мыши и крысы, но в эту морозную лунную ночь даже они не выглядывали наружу.

На крышах опустевшей станции и паровозного депо в лунном свете блестела изморозь. На железнодорожных путях стоял занесённый снегом поезд: паровоз «Гордость Боланда» и вагоны примёрзли к рельсам.

Повсюду – над тёмными водами Боланда, затянутого льдами от берега до берега, и над огромным лесом – стояла мёртвая тишина. Не было слышно ни уханья сов, ни воя волков; высоко в небе, словно россыпь алмазов на чёрном бархате, сияли звёзды.

Где-то далеко в лесной чаще, под широкими лапами елей, в уютных и тёплых берлогах, заваленных снегом, храпели мохнатые боландские медведи.

Птицы попрятались в кустах и нахохлились, словно круглые надутые шарики; их хвосты то поднимались, то опускались в такт дыханию. Даже беспокойные олени собирались небольшими группами под огромными дубами и неподвижно стояли там, прижимаясь друг к другу, нервно подёргивая длинными ушами и поглядывая по сторонам широко раскрытыми глазами.