Найти и исполнить - Николай Мороз

– Нет Савельевых, они в эвакуации, – проговорил он, не отрываясь от листка с подписями синими печатями.

– Знаю, они сейчас в Самаре, – сказал Стас, – еще в августе уехали.

Человек на миг оторвался от чтения документа, оглядел «лейтенанта» с головы до ног, дочитал напечатанные на машинке строчки, неспешно сложил бумагу по сгибам и вернул владельцу.

– Лаврушин, – представился он, – управдом. Можете обращаться сразу ко мне, если что. Я постоянно на месте, редко куда отлучаюсь, и от армии бронь имею. Вот, – он с усмешкой откинул полу накинутого на плечи пиджака, и Стас увидел согнутую в локте трехпалую правую руку управдома – мизинец и безымянный отсутствовали, от среднего пальца осталась половина.

– Несчастный случай на заводе, – пояснил Лаврушин, пряча искалеченную руку, посмотрел на девушку, потом на Стаса:

– А это Женя, моя дочь. Школу только закончила, в институт поступать собиралась, но какая теперь учеба…

Девушка улыбнулась Стасу, боком проскользнула мимо, толкнула дверь и выскочила на улицу. Лаврушин посмотрел дочери вслед, страдальчески поморщился на грохот двери, прикрикнул на застывшую у ящиков тень:

– Мартынов, сколько раз тебе говорил – не курить в доме! Пожар устроить хочешь? Я тебя сам знаешь куда устрою, если не прекратишь! Вали на улицу!

Поповский сын молча протопал мимо, двинул створку плечом, просочился в щель и исчез за колонной.

– Сторож наш, он же дворник, – отрекомендовал поповского сынка управдом. – Всю жизнь тут прожил, всех знает, и старых жильцов, и новых. Надо бы его услать куда подальше, как всех неблагонадежных элементов, но руки не доходят. Да и не за что пока, ведет себя тихо, сторожем на кладбище работал, но уволили недавно. Теперь все время сидит у себя как мышь, только курит постоянно, а так и придраться не к чему… Вот хозяйку сего строения, Зинаиду Сушкину, еще в июле товарищи ваши забрали. Приехали вечерком на черной машине и увезли, я ее комнату так закрытой и держу, хоть и распоряжение об уплотнении вышло…

Стас слушал Лаврушина вполуха, поднимался следом за ним по лестнице, смотрел по сторонам. И споткнулся-таки на скользкой ступеньке, когда оказался на втором этаже и немедленно задрал голову. «Вернусь – найду этот дом» – поклялся Стас сам себе, глядя на богатую лепнину под потолком, на протянувшиеся вдоль стен витые гипсовые карнизы и гирлянды, еще роскошные, хоть и осыпавшиеся без должного присмотра. Новые хозяева дома на затейливые переплетения цветов и листьев плевать хотели, на гипсовых полочках и кронштейнах стояли стеклянные и металлические банки, бутылки, свисали тряпки, розетки под потолком и на стенах были варварски разбиты, в центре на черных проводах болтались лампочки. Часть отделки, как и на первом этаже, заляпана синей краской, у купидонов над вмурованной в стену аркой отбиты головы. Зато потолок пока в порядке, фреска с облаками и амурами создает видимость купола, краски хоть и блеклые, продолжают радовать глаз.

– Надо бы замазать это безобразие, да некогда. Сюда, прошу.

Лестница уходила выше, а с этой площадки коридор расходился в обе стороны, Лаврушин свернул вправо, повел Стаса за собой по узкому коридору. Паркетный пол, немало повидавший на своем веку, нещадно скрипел под ногами. Двери, двери – Стас насчитал их шесть штук, по три с каждой стороны. Сушкинские хоромы превратили в коммуналку, не мудрствуя, понаставили кирпичных перегородок, и в каждой комнате-клетушке обреталось по семье. Некоторые были закрыты, на двух Стас заметил белые бумажные полоски с синими печатями. Зато следующая дверь открылась, в коридор выглянула женщина лет тридцати. Довольно высокая, со светлыми прямыми волосами до подбородка длиной, в серой юбке до колен и блузке с коротким рукавом. Женщина держала в руках полотенце, да так и застыла на пороге, глядя на Стаса точно с таким же, как недавно у Жени, выражением на лице – без испуга, но настороженно, точно тоже ждала чего-то. Понятно, чего, появление людей в форме с малиновыми петлицами обычно ничего хорошего не сулило. Но с оговорочкой – ничего хорошего для тех, за кем водились мелкие и не очень грешки, остальным при встрече с людьми из «органов» абсолютно ничего не угрожало.

Женщина проводила обоих взглядом, звонко крикнула вслед:

– Вы к кому, товарищ лейтенант? По службе или в гости?

– Иди, Катерина, не твоего ума дело, – вместо «Алехина» ответил Лаврушин, и Стас услышал за спиной хлопок и лязг задвижки. Обернулся, но Катерина никуда не делась, так и выглядывала из-за створки, а из двери напротив показалась пожилая полная женщина, но тут же спряталась обратно.

Пошли дальше по скрипящему полу к торцевой с огромным окном в стене, остановились у последней двери, Лаврушин полез в карман пиджака и загремел там ключами, бормоча что-то себе под нос. Стас не прислушивался, он прошел немного вперед, посмотреть, что там за поворотом. Дальше коридор делал изгиб, уходил недалеко, шагов на пять и заканчивался дверью с привинченным к косяку металлическим ромбиком, на котором была выдавлена цифра «7». Отдельная квартира. Судя по всему, кто-то заслуженный живет, уж всяко поважнее, посолиднее обитателей коммуналки и его родственников в том числе. Это уже после войны дед заработал собственными мозгами и здоровьем роскошное жилье в новом по тем временам доме, когда вместе с группой засекреченных специалистов ядерный щит страны создавал. Впрочем, там всем «досталось» по заслугам – и награды, и премии, и жилье в центре Москвы. Дед еще рассказывал, как сам лично квартиру выбирал, полвысотки обошел, пока вид из окна полностью устроил. В какую квартиру пальцем ткнул, на ту и ордер получил, и жену привез с малолетним сыном, отцом Стаса. А внук…

Он вернулся, услышав стук каблуков по скрипящему паркету, решив, что это вернулась Женя, но нет: по коридору неторопливо шла другая женщина. В длинном черном пальто с меховым воротником, шляпке и ботинках на высоких каблуках она поравнялась со Стасом, осмотрел ас ног до головы, оценила, сделала выводы и отвернулась равнодушно. Прошла мимо, не замечая ни управдома, ни «лейтенанта» с видом, точно те были мебелью или кем-то вроде гипсовых купидонов, в изобилии украшавших стены и потолок этой части коридора. Безголовых, разумеется, – кто-то на славу постарался на этом поприще и преуспел изрядно. На вид женщине было под сорок, и когда та оказалась рядом, Стас заметил и нездоровую бледность на ее лице, и сведенные к переносице черные тонкие брови – гримасу то ли боли, то ли недовольства, а кисти рук покрывали мелкие царапины. Женщина перехватила взгляд

Стаса, спрятала руки в рукава пальто и прошла мимо, не ответив на приветствие Лаврушина, подошла к квартире номер семь, достала из сумочки ключи, открыла дверь и исчезла внутри. В коридоре остался запах тяжелых пряных духов, сладких до невозможности, навевавших тоску и сонливость.

– Актриса, – вздохнул управдом, – Золотова ее фамилия. Страдает сильно, – негромко поведал он, пробуя в замке очередной найденный в кармане ключ.

– Болеет? – уточнил Стас.

– Да нет вроде. Муж у нее на фронте, писем уже месяц нет, сына еще летом в Рыбинск увезли, когда детский сад эвакуировали. А театр немцы разбомбили, говорят, бомба пятьсот килограмм весила, или даже тысячу. Работы нет, семьи нет, уезжать она не хочет, да и мать у нее здесь недалеко живет… Все, прошу. – Замок наконец сдался, Лаврушин распахнул дверь, пропуская Стаса в комнату. – Располагайтесь, только мебели – сами видите.