Родить легко - Инна Мишукова
Шрифт:
Интервал:
Получается, что и здесь, за всеми этими смягчениями, скрывается глубоко укоренившееся мнение, что роды – это мучение и страдание. И все хотят женщину как-то спасти: система – с помощью анестезии, естественное акушерство – травами, ароматами и прочим арсеналом в том же духе.
Лично мне путь к тому, чтобы роды не стали «адом», видится через уважение к серьёзности момента.
Вспомните, с каким почтением мы относимся к уходу человека в мир иной. Об этом говорят все религии и философии, в этом мы видим бесконечный поиск смыслов и себя в подлунном мире – экзистенциальное таинство, метафизическая глубина которого не вмещается в наши умы.
Почему же мы порой так неуважительно, обыденно относимся к приходу в этот мир? Разве в рождении человека нет тайны?
Сперматозоид плюс яйцеклетка, деление и дифференциация клеток, эмбрион, плод, сроки, приятные покупки, коляски, кроватки, одёжки, и уж как-нибудь да родим – главное, чтобы здоровый, маточка, схваточка, эпидуралочка и «никто от нас беременным не уходил», как любят шутить в роддоме. А потом – младенец. Всем всё понятно. Никакой мистики!
Только вот на фоне приятных хлопот в ожидании радости обретения ребёнка как-то неуместно затесалась эта нелепая родовая боль, которая всё портит и заставляет что-то придумывать. Отсюда повсеместное – а в системе ОМС практически тотальное – применение эпидуральной анестезии в родах. Путь для осознанных – рожать природно, но как-то перетерпеть.
А если посмотреть на роды более пристально и попробовать вникнуть как в волшебную тайну мироздания? Изучить до подробностей и нюансов. Не упрощать и не скрывать – тем более всякой пошловато-сомнительной милотой – мощные смыслы. Покопаться: отчего не корчатся в «родовых муках» братья наши меньшие?
Постичь роды как чудо и загадку, достойные изучения.
Глава 15
Депрессия, будущий секс-символ и церковь
Следующий год после того, как я ушла от Андрея, тянулся будто в тумане.
Всю свою жизнь я выстраивала вокруг него – в нашей дворницкой квартире, где вместе с нами обитали, творили и веселились множество талантливых, интересных людей. И всего этого я в одночасье лишилась.
Жила или одна, или с подружками, иногда по трое в одной съёмной комнате. Училась, порой даже крутила мимолётные романчики с институтскими парнями. И продолжала думать, что я – тощая, бледная, никому не интересная моль. Несмотря на то, что я пользовалась популярностью у противоположного пола – и не только студентов, но и преподавателей, – это никак не влияло на мою самооценку. Казалось, что их ухаживания – какая-то случайность, что меня просто не слишком внимательно разглядели.
Внутри было пусто, холодно и сиротливо, и случайные встречи не заполняли это пространство. Я чувствовала себя брошенной, даже, скорее, выброшенной из жизни, как ненужная вещь.
Потом образовалась некоторая лазейка, намёк на выход. Я тогда делала курсовую работу по письмам Марины Цветаевой к мужчине её несбывшейся любви. Читала и учила множество её стихов и прозы. И вдруг увидела красоту в страдании… Сначала я, как человек, травмированный расставанием, испытывала естественные в подобные периоды душевные муки. Но потом подумала: а ведь страдание – это же так красиво! И с удовольствием в него погрузилась. С такой, по-цветаевски депрессивной, трагически возвышенной атмосферой внутри. Примеряла на себя её образ и даже подумывала об аналогичном финале…
Одним промозглым осенним вечером, когда я возвращалась домой, на меня напали. Рубеж российских восьмидесятых-девяностых. Разруха, нищета, беззаконие, уличный беспредел и беззащитность. Остановилась машина, оттуда выскочили трое мужчин и стали затаскивать меня в салон – понятно, зачем и что они собирались со мной сделать. Я сопротивлялась как могла. Хотя что может хрупкая девушка сделать против трёх здоровых мужиков…
Самый центр Москвы, сто метров от станции «Арбатская». Рядом оживлённая дорога, ходят люди. Стали смотреть, останавливаться: это меня и спасло. В какой-то момент, поняв, что привлекли слишком много внимания, насильники бросили свою несостоявшуюся жертву, прыгнули в машину и уехали. Но перед этим один из них – от досады, что не вышло, или просто так – изо всех сил ударил меня кулаком в ухо.
Я потеряла сознание. Очнулась, когда какие-то молодые люди, почти подростки, поднимали, отряхивали и усаживали меня, прислонив спиной к решётке ограды. Расслышала сквозь мутную пелену расплывающейся реальности:
– Смотри, какая она красивая… Как мадонна.
Кое-как придя в себя, я на дрожащих, подгибающихся ногах еле добралась до дома. И надолго слегла с сильнейшим сотрясением мозга.
Как-то мне звонит из ГИТИСа моя однокурсница Лена, чтобы узнать о самочувствии:
– Ой, тебя тут один парень тоже подбодрить хочет!
Мимо проходил Володя Мишуков. Мы были знакомы, но шапочно – он учился на параллельном курсе, мы знали о существовании друг друга и как кого зовут, но не более того.
Лена передала ему трубку, он расспросил о здоровье и предложил меня навестить. Я всё время сидела дома, почти не вылезая из кровати, и сказала – да, приезжай.
Володя притащил сетку осенних яблок (стоял октябрь), и мы долго разговаривали. На следующий день он приехал опять, и на следующий тоже… И снова, как с Андреем, буквально через три дня стало понятно: вот оно, наше общее. У нас закрутилось – мы стали встречаться.
Я в ту пору, устав скитаться по убогим съёмным комнатушкам (с наглухо неадекватными, как правило, хозяевами), пыталась собрать документы для обмена. От мамы осталось «богатое» наследство – столь же убогая комнатёнка в насквозь прогнившем дощатом бараке послевоенной постройки, который вскоре снесли, выдав мне ордер на крошечную однушку в свежесляпанной посреди чистого подмосковного поля панельной многоэтажке.
Когда мне снова пришлось искать жильё, Володя предложил перебраться к нему: они с мамой и средним братом жили в трёшке на Варшавке, а комната брата, переехавшего к своей женщине, пустовала. Я согласилась и перед самым Новым годом перевезла вещи в показавшуюся роскошной квартиру, где мне выделили нормальную, «неубитую» комнату с приличным ремонтом и безо всяких насекомых.
И всё бы ничего, не окажись у Володи параллельных отношений. Однажды, вернувшись домой, я столкнулась с незнакомой девушкой, жаловавшейся на что-то Володиной маме.
– Инна, познакомься, это Наташа.
Сначала я не поняла, кто это. А потом выяснилось, что именно от неё, проведя до этого несколько лет вместе, Володя ушёл ко мне. И плакалась она тогда его маме именно на их разрыв.
Володя меня уверял, что всё в прошлом, но Наташа появлялась и появлялась, Володя исчезал и исчезал – понятно куда и зачем. Говорил, что он, как натура творческая, мечется, что не
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!