Танатонавты - Бернард Вербер

Рауль сел, схватил бутылку виски и налил полный стакан. Снова закурил.

– Мишель, даже мы с тобой когда-нибудь умрем. И вот перед смертью мы себя спросим, что же мы сделали в жизни. Что-нибудь исключительное, оригинальное! Давай проложим новый путь. Если нам не удастся, другие продолжат. Танатонавтика только зарождается.

Его упрямство привело меня в уныние.

– Ты одержим невозможным, – вздохнул я.

– «Невозможно» – именно это говорили Христофору Колумбу, когда он утверждал, что яйцо может стоять.

Я горько улыбнулся:

– Ну, это просто. Достаточно стукнуть яйцом об стол.

– Да, но он первый это сделал. Я предлагаю тебе задачку. Она тебе покажется такой же невозможной, как и загадка о Колумбовом яйце.

Он вытащил из кармана пиджака записную книжку и карандаш.

– Можешь начертить круг и поставить точку в центре, не отрывая карандаша от бумаги?

Чтобы я лучше понял, Рауль сам нарисовал круг с точкой посередине.

– Вот так, но не отрывая карандаша, – велел он.

– Это невозможно, и ты сам это знаешь!

– Не сложнее, чем поставить яйцо. Или чем завоевать Континент Мертвых.

Разглядывая круг с точкой, я задумчиво спросил:

– Ты правда знаешь решение?

– Да, я тебе сейчас покажу.

Этот самый момент и выбрал мой дорогой братец Конрад, чтобы ввалиться ко мне в квартиру без предупреждения. Дверь была незаперта, а он, понятное дело, не потрудился даже постучать.

– Привет честной компании! – жизнерадостно объявил он.

Я не испытывал ни малейшего желания продолжать разговор в присутствии моего брата-кретина.

– Сожалею, Рауль, но твое предложение меня не интересует. А твою задачку без обмана решить нельзя.

– Маловерный! – воскликнул Рауль.

Бросив визитную карточку на столик, он добавил:

– Если передумаешь, позвони.

С этими словами он удрал, даже не попрощавшись.

– Я, кажется, знаю этого типа, – заметил мой брат.

– Здорово, Конрад, – начал я так, словно был жутко рад его видеть. – Как твои делишки?

Но фонтан моего красноречия тут же иссяк, и я начал отчаянно скучать. Пришлось во всех подробностях вникать в «делишки Конрада». Он занимался импортом и экспортом «всего, что можно запихнуть в контейнер». Разбогател. Женился. Двое детей. Купил отличную корейскую спортивную машину, просто супер. Играл в теннис. Посещал знаменитые салоны, а в любовницах у него была компаньонка по бизнесу.

Конрад с удовольствием разглагольствовал о последних событиях своего счастливого бытия. Он чуть ли не даром приобрел несколько полотен известного художника, купил коттедж на морском побережье в Бретани, и «добро пожаловать, когда мне захочется помочь ему с ремонтом». Его дети отлично учились.

На моем лице застыла улыбка, но еще пара таких замечательных новостей, и я не смогу больше сдерживаться и от души врежу ему кулаком по физиономии. Ничто так не раздражает, как везение других. Особенно на фоне собственных неудач.

Три-четыре раза в неделю мне названивала мать.

– Ну что, Мишель, когда же ты мне наконец скажешь что-нибудь хорошенькое? Пора обзаводиться семьей. Посмотри, как счастлив Конрад!

Но этого ей было мало. Она перешла к активным действиям. Однажды, к моему великому удивлению, она предложила мне дать в газету объявление о знакомстве: «Знаменитый врач, богатый, интеллигентный, элегантный и одухотворенный, ищет женщину с такими же качествами». Ну или что-то в этом роде. Я был вне себя от бешенства!

Я все думал о загадке Рауля, а Конрад продолжал излагать подробности своей счастливой жизни. Он описал каждую комнату своего бретонского поместья и рассказал, как обвел вокруг пальца местных жителей, чтобы заполучить его за четверть цены.

Ох уж эта его снисходительная улыбка! Чем дольше он болтал, тем отчетливее звучало в его голосе снисхождение. «Бедный Мишель, – видимо, думал он. – Столько учиться, чтобы влачить такую одинокую, печальную и жалкую жизнь».

Да, это правда. В ту пору жизнь моя была хуже некуда.

Я жил один, по-холостяцки, в крошечной квартирке на улице Реомюра. Больше всего меня тяготило одиночество, и работа уже не приносила мне удовлетворения. По утрам я приходил в больницу. Просматривал карты пациентов, которым предстояла операция, готовил растворы, втыкал шприцы, глядел на экраны мониторов.

Я все еще не стал знаменитым анестезиологом, верховным жрецом в белых одеждах, и мечты, которые когда-то – очень давно – появились у меня после посещения больницы Святого Людовика, были все так же далеки от исполнения. Медсестры носили одежду под халатами. Некоторые были свободны, но соглашались на секс исключительно в надежде выйти замуж за врача, чтобы больше не работать.

Моя профессия не принесла мне ничего, кроме обманутых надежд.

В глазах начальников и подчиненных у меня не было никакого авторитета, а равные меня игнорировали. Я был всего лишь полезной вещью, рабочим винтиком с одной-единственной функцией: тебе дают пациента, ты его усыпляешь, его оперируют, и все по новой. Ни здравствуйте, ни до свидания.

Конрад трещал как сорока, а я думал: должно быть что-то еще. Не такое, как моя нынешняя жизнь и Конрадово благополучие. Определенно есть что-то еще.

Как же нарисовать круг и обозначить его центр, не отрывая карандаша от бумаги? Невозможно, решительно невозможно.

Я был несчастен, а Рауль ушел, забрав с собой свою одержимость, страсть, приключение, оставив меня в объятиях одиночества и отвращения к самому себе.

На столике, словно мираж, белела его визитная карточка.

Круг и точка в центре… Невозможно!

Как вы думаете, ученики, чего больше:

воды в огромном океане или слез, которые вы проливаете, совершая это долгое паломничество, мчась от нового рождения к новой смерти, вновь встречаясь с теми, кого ненавидите, и расставаясь с теми, кого любите;

страдая долгие века от боли, горестей, болезней и гнета кладбищенской земли;

достаточно долго, чтобы устать от существования;

достаточно долго, чтобы захотеть от всего этого избавиться?

«Поучения Будды».

Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»

Потребовалось еще несколько недель разочарований, унижений и растущего раздражения, чтобы я решил наконец выбрать Рауля и его сумасбродство.

Немалую роль в этом сыграли беспрестанные звонки матери и неожиданные визиты моего брата. Добавьте сюда неудачу на любовном фронте (коллега променяла меня на дебила-стоматолога) и отсутствие хороших книг, которые могли бы хоть как-то подбодрить меня, – и вы поймете, что я созрел для Флери-Мерожи.