Дитя Всех святых. Цикламор - Жан-Франсуа Намьяс

– А теперь пойдем в Югову библиотеку.

Анн никогда не слышал об этой комнате, которая была, по всей видимости, каким-то тайным местом. Он понял, что настал решительный момент, и последовал за прадедом в полном молчании.

Югова библиотека, расположенная на втором этаже башни, носившей то же имя, была совершенно необычным местом. Франсуа достал из-под своего платья ключ и открыл дверь. Глазам Анна предстала маленькая каморка с одним-единственным узким окном. Из всей обстановки там были лишь стол да стул, а одну из стен целиком занимали книжные полки. Все книги, составлявшие библиотеку, были в одинаковых серых переплетах довольно неприятного вида.

Не говоря ни слова, Франсуа де Вивре запер дверь на ключ, снял с полки один из томов и протянул правнуку. Тот взял его в руки. Прикосновение показалось странным, шероховатым. Франсуа объявил:

– Это и есть Югова библиотека…

Только тут до Анна дошло, что книга в его руках, как и прочие, что здесь находились, переплетена в волчью шкуру. Он открыл ее и перелистал: страницы были пустыми, без малейшего следа каких-либо записей. Прадед показал на полки:

– Остальные такие же – девственно чистые. В них ничего не написано…

Потом он сел на единственный стул. На столе перед ним лежала стопка густо исписанных листов. Анн неподвижно стоял с книгой в руках, ощущая под пальцами волчью шкуру. Он вспомнил, какое жадное любопытство охватило его во время другого праздника Богоявления, когда он узнал историю про львов. Сегодня любопытство было таким же острым, но к нему примешивалось и немного страха…

В каморке зазвучал голос прадеда:

– Этот текст повествует о том, что произошло здесь почти два века назад. Когда-то я записал эту историю, чтобы прочесть ее моим потомкам. Время пришло…

Снаружи, в холодном и чистом воздухе январского дня, каркали вороны, ищущие пропитания. Но Анн не слышал их. Он пребывал вне мира, вне времени. Он даже закрыл глаза, чтобы еще четче слышать обращенный к нему голос.

– В тысяча двести двадцать третьем году носитель титула звался Юг де Куссон. Его отец, Тьерри де Куссон, умер прежде его рождения. Но в самом ли деле Юг де Куссон был посмертным сыном Тьерри? Многие утверждали, что нет, и ссылались при этом на очевидность и на легенду. Очевидностью они полагали вид Юга де Куссона: он был покрыт волосом с ног до головы. Легенда же касалась его матери, Теодоры де Куссон…

Она умерла родами, произведя на свет своего отпрыска. Прежде она вела весьма бурную жизнь – и особенно во время зачатия Юга. Когда Тьерри уже был близок к кончине и не вставал с ложа, Теодора ночи напролет проводила в окрестных лесах, кишевших волками. Отсюда оставался лишь один шаг до предположения, что ее сын рожден от противоестественного союза дамы с волком. И большинство обитателей Куссона сделали этот шаг, узнав, на что похож новорожденный.

Как бы там ни было, ничего страшного, кроме облика, в Юге де Куссоне не наблюдалось. Даже наоборот, весьма скоро своей мудростью он приобрел добрую славу, которая разнеслась по всему краю. Его замок сделался прибежищем для всяческих искусств. Здесь постоянно толпились труверы. Сам же Юг увлекся алхимией… Когда разразилась зима тысяча двести двадцать третьего года, ему было тридцать лет.

То была самая страшная зима на памяти людской. Но в Куссонской сеньории она оказалась даже страшнее, чем в любом другом месте, ибо кроме мороза объявилась еще одна напасть: волки. Точнее, один-единственный волк чудовищной величины.

Все свидетельства сходились в одном: шкуру и вид зверь имел волчьи, но был раз в пять больше, ростом примерно с теленка. Он нападал внезапно, не боясь ни оружия, ни многочисленности противников. Вспоров живот своим жертвам и свирепо растерзав их, он оставлял несчастных выпотрошенными, с разбросанными вокруг и замерзшими внутренностями.

Когда число жертв перевалило за сотню, к Югу явился куссонский священник. От имени всех прихожан он попросил его избавить их от чудовища. «Почему я?» – спросил Юг. «Монсеньор, – ответил кюре, – мы думаем, что такого зверя может одолеть только тот, кто сам ему подобен».

Юг де Куссон не рассердился на эти речи, намекавшие на противоестественные увлечения его матери. Несмотря на мольбы своих жены и детей, он выехал из замка и отправился на поиски зверя. Едва он миновал подъемный мост, как тот сам выскочил из леса, бросился на него и перегрыз ему горло. Однако тотчас же другой волк, такой же громадный и ужасный, явился из леса, и оба чудовища сцепились.

Второй зверь был гораздо темнее, так что невозможно было перепутать. Он сразу одержал верх. В несколько мгновений темный волк перегрыз глотку своему ужасному сородичу, оставил его бездыханным на трупе человека и скрылся там, откуда пришел. Никогда больше его не видели.

Жители Куссона во главе со священником устроили большой крестный ход, чтобы отметить избавление от напасти и почтить своего героя. Ибо ни у кого не оставалось сомнений: Юг де Куссон добровольно позволил убить себя, чтобы его наполовину волчья душа воплотилась в истинном волке и победила чудовище.

В память об этом небывалом самопожертвовании сын Юга решился изменить родовой герб. На прежнее серебряное поле он поместил двух муравленых волков, хищных и противостоящих – то есть зеленых, обращенных друг к другу, стоящих на задних лапах.

С тех пор в Куссоне и по всему краю говорят, что во дни больших холодов огромный волк рыщет по равнине. Но те, кто видит его, не боятся. Они знают, что это душа Юга, их господина, отдавшего за них свою жизнь. Они лишь осеняют себя крестом и обнажают голову в знак благодарности.

Говорят также, что по весне, в пору звериной любви, странный голос примешивается к хору волчьей стаи: женский голос, прекрасный, как у певчих в церкви, но песнь его – песнь адская, ибо это Теодора стенает в ночи о своем нечистом желании и призывает самцов совокупиться с нею…

Франсуа де Вивре умолк и положил листки на стол.

– А теперь настало время рассказать тебе о моем брате Жане. Он был магистром богословия Парижского университета, епископом и советником самого Папы. Это был один из самых ученых людей своего времени. Всю жизнь он учился и искал истину, вплоть до своего последнего вздоха. Я был свидетелем его мучительных поисков. Беспокойство и сомнение никогда не покидали его. Это он научил меня любить волков, хотя в моей рыцарской жизни для меня имели значение только львы. Надеюсь, когда-нибудь ты тоже поймешь, что такое волки, и полюбишь их…

– Но я и так люблю волков, монсеньор!

– Уже? Как же это случилось?

Анн и сам не мог объяснить.

– Не знаю, монсеньор.

Франсуа посмотрел на него с удивлением, почти восхищенно. После недолгого молчания он спросил:

– У тебя есть вопросы?

Да, один был.

– Расскажите мне о Теодоре!

Франсуа де Вивре невольно напрягся.

– Что ты хочешь узнать о ней? Я тебе уже все сказал.