Двенадцать раундов войны - Сергей Самаров

— Я не знаю, что получится у Кадырова с превентивным ударом, — сказал Юрий Михайлович, — я знаю только, что нам вот-вот предстоит встретиться с очень серьезным, опытным и хорошо обученным противником, превосходящим моих солдат численностью. И потому в прямом противостоянии нам будет трудно выдержать удар.

— Есть еще отряд полицейских. Десять человек, — напомнил Тарамов.

— Вот о них я и попросил бы вас позаботиться. Я имею в виду, необходимо их организовать. Возьмите их под свою команду. Выберите место на склонах. Лучше всего, если вы займете позицию, которую оставил в свое время Уматгиреев. Там вас будут прикрывать со спины «засеки». И прямо под «засеками» следует хорошо окопаться. Лучше вырыть окопы в полный профиль. Они всегда удобнее для стрельбы и спасают от гранатомета. Если гранатометы были у каждого из разведчиков, я предполагаю, что они есть и у каждого из бандитов. Есть еще одно предположение. Они довольно быстро сожгли дальнее село. У меня нет таких данных, но могу догадываться, что были использованы огнеметы. Предупредите своих бойцов. Если увидят у кого-то в руках огнемет, этого бандита следует уничтожать первым. Точно такой приказ я дам своим солдатам, и в первую очередь — снайперу. Я снимаю с БМП все десантное вооружение. Вооружаю и рассредоточиваю своих солдат. Но мне хочется, чтобы бандиты испытали недоумение. Пока я буду ставить солдатам задачу, попросите своих подчиненных перенести, куда я покажу, тела убитых бандитов. Первым пусть принесут такого… Там есть один… Весь «расписной»…

— Зачем?

— Маленький сюрприз им и всем остальным. Вам в том числе…

Пока Тарамов отдавал распоряжения полицейским, Калужный отдал приказ солдатам и своему старшему лейтенанту, который всеми и руководил, и они начали быстро рыть на видном месте склона то ли окопы, то ли могилы. Вырыли и тут же стали их закапывать. А сверху выложили холмики из больших и тяжелых камней. Когда полицейские принесли одного из убитых бандитов, его уложили чуть в стороне от холмиков и тоже обложили камнями. Холмики казались похожими, словно здесь было похоронено трое. Потом старший лейтенант Березкин недолго поколдовал над крайней могилой. Как понял Тарамов, наблюдающий со стороны, Березкин заложил в могилу три гранаты «Ф-1» с сорванным кольцом. Потом из камней высвободили по локоть татуированную руку похороненного бандита так, чтобы рука торчала вертикально вверх. Березкин поколдовал над пальцами этой руки. Они еще не успели задеревенеть, и он сложил их в фигу.

Джамаат вышел в путь еще в темноте. В ущелье до устья подсвечивали себе фонарями. Здесь никто не мог их увидеть, поскольку впереди, на самом выходе, дежурил часовой и он предупредил бы об опасности. Часового, естественно, взяли с собой.

В этот раз имам Гойтемир Габисов сам пошел с джамаатом, но уже на первой паре километров пути Джабраил понял, что ходить тот совершенно не умеет. То, как он шел, ходьбой назвать можно было только относительно. Он даже ноги до конца не выпрямлял и постоянно передвигался на подсогнутых ногах, словно готов был вот-вот упасть на колени. Вообще-то обычно в четверг имама отводили до дороги, где его на машине встречал верующий мусульманин из его села и отвозил до дома. До дороги от устья ущелья пять с половиной километров. И моджахеды, которых Джабраил отправлял сопровождать имама, ни разу не пожаловались на то, что имам не умеет ходить. Но они вообще народ такой, что никогда не жалуются. Тем более что к сану имама все относились с уважением.

В этот марш вышли все вместе, и Уматгиреев старался держаться рядом с Габисовым. Ведущий задал темп, привычный джамаату, но, видимо, непосильный для имама. Тот долго пыхтел при ходьбе, а потом спросил амира:

— Твои люди специально стараются меня «загнать»?

— Обычно мы ходим быстрее. Особенно если я становлюсь ведущим. Если я задаю темп, некоторым приходится время от времени переходить на бег. У меня ноги длинные.

Имам, насколько знал Джабраил, был лет на шесть младше его самого. Значит, еще не старый человек. Уматгиреев и себя еще не считал даже стареющим, поскольку стареть, в его понятии, начинают после пятидесяти лет. Но ему еще до пятидесяти оставалось целых шесть лет. А имаму еще не стукнуло сорока. Но он уже был слабым и дряблым.

— Если я дойду с вами до той дороги, то на ней наверняка умру, — чуть не плакал имам. — Хотя, скорее всего, я умру раньше. Я для таких переходов не создан.

Джабраилу было неприятно слушать такие слова. Сам он был человеком гор до последней капли своей крови и никогда бы не пожаловался на трудности. И своих моджахедов точно так же воспитывал. Если нужно было идти, когда кончились силы, они все равно шли. А имам, который приехал к ним, которого приняли с уважением, к мнению которого прислушивались, более того, который даже начал понемногу командовать Джабраилом, — этот имам сам не мог подать пример даже не героического, а просто нормального мужского поведения. И это роняло его авторитет не только в глазах амира Уматгиреева, но и моджахедов, шедших рядом и слышавших нытье Габисова. Конечно, он не воин. Он не привык к боевой обстановке. Но он пытается воодушевлять воинов. А воодушевить их можно только своим примером. И потому Джабраил в ответ на нытье только сказал:

— Если умрешь в пути, мы не бросим твое тело. Донесем до дороги. Или ты хочешь, чтобы несли тебя, пока ты жив? У нас такого не бывает. Мои моджахеды — не рабы, которые носят почетные носилки. Когда строили базу, они носили рабочие носилки. Но живых людей не понесут.

— Но можно же идти медленнее… — проворчал Гойтемир Габисов.

И Джабраил понял, что он попал в точку. Угадал желание имама и своим ответом лишил того надежды на легкое преодоление долгого пути.

— Если идти медленнее, как ты ходишь, мы доберемся до места только послезавтра. Терпи. Ты же тоже мужчина.

Имам Габисов терпел еще около часа. Потом выбрал камень рядом с тропой и даже не уселся, а упал на него, всем своим видом показывая, что сил для дальнейшего пути у него нет. Джабраил посмотрел ему в глаза и не увидел там воли, но увидел упрямство. Но не то, с помощью которого мог бы заставить себя идти, а то, с каким хотел бы заставить относиться к себе иначе.

И все же амир Уматгиреев проявил сострадание и объявил общий привал.

— Так быстро? — громко, видимо, специально для имама спросил гранатометчик Икрам Лорсануков. — Амир, я вот еще не только не устал, я еще и не разогрелся как следует. И другие, думаю, так же.

— Пятнадцать минут отдыха. После этого двинемся дальше. — И тихо добавил сидящему на камне имаму: — Не обижайся, уважаемый Гойтемир, но если ты и в следующий раз не вовремя сядешь, мы просто пойдем дальше. Встретим тот отряд, а на обратном пути заберем тебя, если не догонишь. Но лучше было бы, если бы ты догнал. Я вообще не понимаю, зачем ты пошел с нами. Мы вполне могли бы и без тебя сходить и привести тех моджахедов.

— Они знают меня лично. И пойдут только за мной. Если ты меня бросишь, тебя примут за врага и атакуют.