Венецианская маска. Книга 2 - Розалинда Лейкер

Доменико бросил прощальный взгляд через плечо на живший своей обычной мирной жизнью город, и уже спустя мгновение мрак тюрьмы поглотил его.

Когда Себастьяно сообщил эту новость Мариэтте, та, побледнев, чуть не упала в обморок. Пошатнувшись, она добрела до кресла и, охнув, без сил опустилась в него.

— Когда же будет положен конец этим издевательствам над невинным человеком? — с горечью вопросила она.

Себастьяно присел в одно из кресел подле нее.

— Я от души желал бы принести вам добрые вести, как когда-то надеялся.

Сквозь слезы Мариэтта взглянула на него.

— Так, значит, вы были в числе тех, кто пытался освободить его! — воскликнула она. — Я никогда этого не забуду! И нет вашей вины в том, что обстоятельства были против вас, ведь никогда и ничего нельзя предвидеть заранее.

— Когда вы в первый раз заговорили со мной о возможности организовать побег Доменико, мне не хотелось говорить вам о том, что этот замысел уже довольно давно созрел в умах нескольких из нас, дабы не возбуждать в вас надежды, которой, возможно, не суждено будет осуществиться. А теперь я с глубоким сожалением вынужден сообщить вам, что больше надежд на то, что нам когда-нибудь удастся вырвать его из их лап, нет. Ни о каких дальнейших попытках не может быть и речи. Эта тюрьма, не в пример той камере, весьма надежно охраняется, и, кроме того, Доменико сейчас под особым надзором.

Мариэтта была в отчаянии.

Елизавете она сообщила, что больше она не может посылать отцу свои рисунки. В первые дни его заключения девочка очень часто плакала, все звала его, ребенок так и не мог понять, почему это вдруг ее папа, бросив их, исчез неизвестно куда. Постепенно она все же привыкла к его отсутствию. У них в комнате висел большой портрет Доменико, привезенный сюда из дворца Торризи, и Елизавета могла смотреть на него и вспоминать о тех временах, когда он был еще с ними.

— Твой папа сейчас от нас далеко, — объясняла девочке Мариэтта. — Письмам очень далеко ходить за ним, и мы теперь должны дожидаться, пока он снова окажется близко, и вот тогда станем писать ему часто-часто, каждый день.

— А разве он уехал из Венеции? — спрашивала Елизавета, явно сбитая с толку таким объяснением. Сначала она никак не могла понять, почему это их папа вдруг переехал жить во Дворец дожа и перестал с ними видеться. Позже Мариэтта объяснила девочке, что он не мог оттуда никуда отлучаться, поскольку дело, которым он был занят там, — очень важное и не терпит отлагательств. Один из молоденьких продавцов однажды весьма неудачно пошутил, сказав, что ее папа — предатель и что его держат в тюрьме. Мариэтта тут же отослала девочку прочь и после все же сумела убедить ее, что это не так.

— Нет, он в городе сейчас, — ответила Мариэтта. — Но теперь уже в другом доме, переехал из Дворца дожей, и сейчас с ним очень трудно связаться.

— А я все равно буду рисовать для папы свои картинки. Когда он снова приедет, я ему их все сразу и отдам.

В ответ Мариэтта лишь крепче прижала девочку к себе.

Филиппо взревел от довольного смеха, когда ему сообщили о еще одной неудаче, постигшей его заклятого врага. Эта весть дошла до него, когда они вместе с братом Витале стояли на мосту Риальто, куда стекались все городские сплетни. Они с радости обошли все питейные заведения и во дворец притащились лишь за полночь, по пути к ним присоединился и Альвизе. Элена, незадолго до этого вернувшаяся с концерта в Оспедале, уже собиралась отходить ко сну, когда вдребезги пьяный Филиппо решил порадовать ее этой новостью.

— Каких же дурачков нанял себе этот Торризи, чтобы они вытащили его из тюрьмы! Тебе когда-нибудь приходилось слышать подобное? А теперь ему только и остается, что сгнить заживо от какой-нибудь легочной хворобы. Давай сюда, лучше выпей с нами за тех, по чьей милости провалился этот план его побега!

Филиппе схватив Элену за руку, буквально швырнул ее в одно из кресел за столом, где уже будучи под изрядным хмельком восседали братья Челано. Поднятые, словно по тревоге, слуги торопливо ставили перед ними на стол графины с вином и кубки.

Эту новость Элена уже услышала во время концерта в Оспедале и очень расстроилась. Глядя на осоловелые физиономии братьев Челано, она чувствовала, как в ней поднимается гнев и раздражение. Воспользовавшись таким поводом, они упьются до беспамятства, причем уже очень скоро.

— Пей! — рявкнул Филиппо, наполнив бокал вином. Поскольку ему показалось, что она, приняв бокал из его дрожащих рук, медлила, он снова выхватил его, расплескав вино, схватил ее за плечи, приставил бокал к губам и стал вливать вино ей в рот, не обращая внимания на то, что оно проливалось ей на платье и окрасило кружева в красный цвет. — Вот! Вот что тебе нужно! Тебе нужно пить побольше винца! — Его раскрасневшееся одутловатое лицо оказалось буквально в нескольких сантиметрах от нее. — Это поможет тебе понести от меня!

Филиппо использовал любую возможность, чтобы лишний раз унизить ее. Если случалось, что они на людях оказывались в обществе тех, кто привел с собой детей, он тут же принимался тормошить любого из них, стараясь изобразить себя несчастным, вынужденным этой противной бесплодной бабой дарить свою любовь чужим детям, хотя всем и каждому было известно, что Филиппо терпеть не мог детей. Он расточал комплименты любой беременной женщине, заботливо осведомляясь о ее самочувствии, превознося ее цветущий вид, красоту и чувство долга, которое она свято соблюдает по отношению к своему счастливчику-мужу. Как и покойный Марко, Филиппо обладал тем особым неизъяснимым и опасным обаянием, которое принимало для многих людей вид великодушия и душевной щедрости. Но что же касалось Элены, то она насквозь видела его фальшь и что за этим скрывалось лишь желание в очередной раз поиздеваться над ней, сделав ей больно.

Сейчас Элена, чтобы ненароком не обидеть Филиппо, превозмогая себя, выпила немного вина, и вскоре его внимание было отвлечено Альвизе, которому вручили лютню и заставили петь похабную песенку. Когда Альвизе был трезв, он хорошо играл и весьма недурно пел, и даже теперешнее состояние нисколько не отразилось на его таланте, и его не смог заглушить глубокий баритон подпевавшего ему Филиппо. Им подтянул и Витале. Улучив момент, Элена тихонько выбралась из-за стола и ретировалась в спальню. Ожидавшая ее служанка не стала горько сожалеть по поводу испорченного платья — в конце концов, это лучше, чем синяки да шишки.

Поначалу Элена заставляла себя сдерживать данное Мариэтте обещание не видеть Елизавету, осведомляясь лишь о ее здоровье, в действительности же все оказалось не так просто. Если Элена заходила в лавку масок, очень часто случалось так, что девочка тоже вбегала сюда, либо она видела, как ее дочь играет с детьми Адрианны. И, помимо своей воли, Элена подумывала о том, чтобы иметь возможность видеть девочку чаще, попытаться сблизиться с ней и установить какие-то отношения, которые обычно существуют между теткой и племянницей.