Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове - Сол Слэш Хадсон

К сожалению для несчастной семьи хозяев, шоу ужасов продолжилось. Всю свою выпивку, а также то, что удалось украсть накануне в большом доме, мы уже прикончили, поэтому с утра первым делом стали таскать алкоголь из бара для гостей и репетировать. Днем, когда родственники собрались на праздник, мы играли довольно громко, и никто не знал, что сказать и сделать по этому поводу, хотя и было выдвинуто несколько предложений.

Очень бодрая невысокая пожилая дама подошла к нам с конструктивной критикой.

– Слушай, молодой человек, это слишком громко! – сказала она, щурясь на нас. – Может, можно убавить? Мы тут пытаемся поговорить!

Бабушка оказалась модной, у нее были толстые круглые очки в черной оправе и дизайнерский костюм, и, несмотря на невысокий рост, она явно обладала большим авторитетом. Она спросила нас, знаем ли мы какие-нибудь «знакомые» песни, и мы постарались ей угодить как могли. Мы сыграли все каверы на Deep Purple и Black Sabbath, какие только знали. Для нас устроили сцену, а перед ней расставили стулья, но, за исключением нескольких шести-восьмилетних детей, все гости прижались к дальней от сцены стене. Вообще гости вели себя так, как будто на улице дождь, потому что, когда я взглянул наверх, я понял, что они все набились в гостиную при том, что причины избегать свежего воздуха, помимо звуков нашего выступления, не было.

Мы совершенно смутили всех гостей, поэтому решили привлечь их более медленной музыкой: сыграли хэви-метал – версию песни Message in a Bottle. Это не помогло, поэтому мы стали играть все популярные песни, какие только знали. Мы по кругу играли Start Me Up без вокальной партии. Все оказалось бесполезно. Наше получасовое инструментальное исполнение песни не вытащило никого на танцпол. От отчаяния мы сыграли Feelings Морриса Альберта в переложении Джими Хендрикса. Но и это не помогло – так что эта композиция стала нашей лебединой песней, и мы убрались оттуда к чертям.

Может, кого-то это удивит, но еще до того, как собрать группу, я начал постоянно работать, чтобы зарабатывать на свое увлечение. С девятого класса я развозил газеты, и у меня был довольно длинный маршрут. Он проходил от Уилшира и Ла-Брея до Фэрфакса и Беверли. Этим я занимался по воскресеньям. Мне нужно было встать в шесть утра, если только не удавалось уговорить бабушку меня подвезти. На обеих ручках руля висели огромные сумки, так что если бы я хоть чуть-чуть наклонился в одну сторону, то непременно бы рухнул. Потом я устроился на работу в кинотеатр в Фэрфаксе.

Количество времени, которое я вкладывал в работу, и количество времени, которое я вкладывал в изучение гитары, одновременно стали для меня откровением: наконец-то я понял, для чего так стараюсь. Думаю, в этом на меня повлияли родители: папина творческая жилка и мамин инстинкт успеха. Может, я и не ищу легких путей, зато мне всегда хватает решимости дойти до конца, когда я чего-то хочу. Это упорство помогало мне преодолевать трудности во времена, когда, казалось, все против меня, а я совсем один и не вижу выхода.

На работе я всегда сосредоточивался и старался сделать ее хорошо независимо от того, нравилась она мне или нет, потому что знал, что надрываюсь днями и ночами ради своей страсти. Я устроился на работу в «Бизнес Кард Клокс», небольшую фабрику по производству часов, которые доставляли по почте. Каждый год с сентября по декабрь я собирал часы для нескольких компаний, которые закупали их для подарков сотрудникам. Я прикреплял к оргалитовой основе увеличенное изображение визитной карточки компании, в центр помещал часовой механизм, все это обрамлял деревянным корпусом, упаковывал в коробку, и готово. Я собрал тысячи и тысячи таких штук. У нас была почасовая оплата, и я там был единственным, кто сходил с ума на работе: приходил в шесть утра, работал весь день и всю ночь, а потом там же засыпал. Кажется, это незаконно, но меня это не волновало: я хотел успеть за сезон заработать как можно больше денег.

Это была отличная работа, и я продержался на ней несколько лет, правда, потом мне за нее прилетело: мой босс Ларри платил мне личными чеками, ведь меня так и не трудоустроили официально, так что налоговую декларацию за меня компания не подавала. Поскольку я не числился как сотрудник, то и не счел нужным самому платить налоги. Зато, как только я стал зарабатывать в составе группы Guns несколько лет спустя, мне позвонили из налоговой и потребовали все это уплатить, да еще плюс пени. До сих пор поверить не могу, что из всех проступков, которые я совершил, правительство решило прищучить меня за то, что я работал на фабрике часов. Потом я узнал, как все было: налоговая инспекция проверила Ларри и стала допрашивать его об определенной сумме денег, которая уходила куда-то несколько лет подряд, и он был вынужден сознаться, что платил ее мне, своему сотруднику, в обход налогов. Налоговая служба нашла меня и наложила арест на мои доходы, счета и активы: все деньги, которые поступали на мой счет, немедленно изымались в счет налоговой задолженности. К тому моменту я слишком долго прожил в бедности, чтобы взять и сразу отдать все, что заработал: вместо того чтобы немедленно все выплатить из аванса в Guns, я перевел свою долю в дорожные чеки и всюду носил их с собой. Но об этом чуть позже.

Еще одна работа была у меня в музыкальном магазине «Голливуд Мьюзик Стор» на пересечении Фэрфакса и Мелроуза, где продавались музыкальные инструменты и ноты. Как бы я ни старался заработать себе на пропитание и на любимое занятие, всегда происходила какая-нибудь фигня. Вот один из таких примеров: был один парень, который каждый день приходил и играл на гитаре. Он снимал со стены гитару, которую еще не брал, глядя на нее так, как будто видит впервые, и часами на ней играл. Он ее настраивал, упражнялся и играл соляки примерно целую вечность. Уверен, такой завсегдатай есть в каждом музыкальном магазине.

Когда я пошел в старшую школу, уже было столько классных альбомов с тяжелым роком, слушать которые и учиться на которых было сплошным удовольствием: Cheap Trick, Van Halen, Тед Ньюджент, AC/DC, Aerosmith и Queen были в самом расцвете сил. В отличие от многих моих коллег-гитаристов, я никогда не стремился подражать Эдди Ван Халену. Он считался лучшим гитаристом, поэтому все старались хоть как-то на него походить, но ни у кого не было такого же чувства инструмента, но, похоже, никто этого не понимал. У него было настолько особенное звучание, что я даже представить не мог, что когда-нибудь приближусь к нему, и даже об этом не мечтал. Слушая Эдди, я снял у него несколько блюзовых отрывков, которые никто не приписывает его фирменному стилю, потому что, кажется, никто по достоинству не оценил его потрясающее чувство ритма и мелодии. Так что пока все остальные оттачивали свои хаммер-оны и слушали Eruption, я просто слушал Ван Халена. Мне всегда нравились гитаристы-индивидуалисты, от Стиви Рея Вона до Джеффа Бека, Джонни Винтера и Альберта Кинга, и хотя я учился у них и технике, то, что я впитал их страсть игры, значит для меня гораздо больше.

В любом случае к тому времени, как я поступил в старшую школу, все изменилось. К 1980 году английский панк проложил путь в Лос-Анджелес и превратился в нечто совершенно нелепое, утратив связь с корнями. Произошла внезапная перемена моды, которую просто невозможно было не заметить: вдруг все подростки, с которыми я был знаком, стали носить драные рубашки, говнодавы и цепи на бумажниках, сделанные из скрепок или английских булавок. Никогда не понимал, в чем фишка всего это позерства, – очередной поверхностный тренд, который подхватили в Западном Голливуде и который расцвел вокруг клубов «Рейнбоу», «Виски», «Клаб Линжер» и «Старвуд».