Ангел с ледяными пальцами - Андрей Ильин

Что еще?

Ну да – средства производства – бинокли, телескопы, длиннофокусные фото- и видеокамеры, приборы ночного видения, вебки, разные там «жучки-паучки» и лазерные микрофоны для снятия с окон вибраций, которые могут быть голосами… И много чего другого. На это придется раскошелиться. Без этого слежки не бывает.

Впрочем, все это долго искать не придется, все это – есть. Потому что из списка. Того самого, который заказывали. С позициями, которые покупались в два раза дороже, чем продавались.

Спрос, он у всех одинаков, что по ту, что по другую стороны баррикады.

А спецтехника, она и в Африке…

И на Востоке…

Она всем нужна!

* * *

Человек на высоком, «барном» табурете, но без бокала с вином. Со спусковым тросиком в руке. Перед ним не стойка – тренога. На треноге фотоаппарат с чуть ли не метровым объективом. Рядом еще одна тренога, с еще одним фотоаппаратом, с таким же, если не длиннее, объективом.

В видоискателе окно. В другом – дверь, в том, далеком доме, который посреди скопления точек. И в котором тоже точка, обозначающая схрон.

На улице тихо и жарко. Полдень. Даже мухи не летают, прячась от зноя в тени.

Человек на табурете сидит недвижимо и расслабленно. Так он может сидеть часами, а может быть, днями. Такая у него работа – замирать на долгое время, подобно богомолу, поджидающему жертву. Он почти спит, экономя силы. Это трудно, сидеть вот так, не скучая, не вертясь, не слушая музыку, не болтая по телефону, не думая ни о чем постороннем. Просто – сидеть, уставившись в одну точку. Это не всем дано – только избранным, только тем, кто привыкал к своей работе годами. Торопыги на такой не засиживаются. В прямом и переносном смысле этого слова.

Вот по улице прошел ишак, ведомый мальчиком. Пробежала кошка. Проехала машина. Еще одна. Еще… Нет, не проехала. Притормозила возле того самого дома.

Человек открыл глаза. Спокойно склонился к фотоаппарату, чуть сдвинул в сторону объектив. Поймал в видоискатель машину, вернее, ее номер. Нажал на тросик.

Щелчок. Еще щелчок… Сдвинул объектив.

Открылись ворота.

Щелчок. Щелчок. Щелчок…

Ворота стали закрываться. Но до того из машины вышел человек и обернулся вполоборота. Буквально на секунду.

Щелчок. Щелчок… Щелчок уже сквозь узкую щель почти закрывшихся ворот. Створки ворот сошлись. Ворота закрылись. Улица опустела.

Человек снова замер. Как богомол. Он сидел так час и еще двадцать минут. Без событий…

Через час двадцать открылась дверь. На улицу вышел человек.

Щелчок.

Двинулся по улице.

Щелчок… Щелчок уже ему вслед.

Ушел… Замирание. Солнце полукружьем прокатилось по небосводу. Жара спала.

На улицу высыпали люди. Они куда-то направились или встали подле своих домов, кучкуясь и о чем-то беседуя. Большинство – мужчины. У женщин были другие дела – домашние.

На всякий случай он фотографировал каждого из них, потому что они стояли вблизи нужного дома и, значит, могли иметь к нему отношение.

Солнце село. На город упала темнота – разом, как будто свет выключили. Засветились окна. За шторами замелькали какие-то тени.

Щелчок. Щелчок. Щелчок… Такая работа – на весь день и на всю ночь. И на следующий день. И нужно не спать, но можно дремать, но с открытыми глазами, реагируя на любое шевеление.

Утро. Распахнутые ворота. Кто-то во дворе обнимает гостя, дружески похлопывает его по плечу.

Щелчок. Щелчок.

Что-то грузят в машину. В багажник. Какой-то тюк.

Щелчок…

Гость садится в машину. Ворота распахиваются во всю ширь. Несколько человек во дворе смотрят ей вслед, что-то говорят, машут руками. Они не прячутся, они у себя дома, они в безопасности.

Щелчок. Щелчок…

Поясной портрет каждого. Ближе не взять, слишком велико расстояние.

Машина выехала на улицу, повернула вправо… А на карте, через двенадцать с половиной часов, обозначилась новая точка, которая «выехала» с того двора.

Человек на табурете прикрыл глаза. Через час он уйдет, но на смену ему, на тот же табурет, сядет другой.

Они не встретятся, не увидят друг друга. Один выйдет через парадную дверь, другой, ровно через минуту, зайдет со двора. В эти мгновения, когда никого не будет на табурете, фотоаппараты перейдут в режим видео, чтобы чего-нибудь не упустить.

И когда наблюдатели ходят в туалет – включается режим видео. И когда подогревают в микроволновке обед. И когда на рабочем месте случается инсульт или инфаркт. И тогда они должны успеть переключить аппаратуру в режим видео. И лишь потом умереть…

Такие правила. Незыблемые. Неизменяемые. Такая работа…

Новый человек на том же табурете в той же позе притаившегося богомола. Почти спит. Но не спит.

Тишина. Жара. Пустынная улица. Закрытые ставни и двери. Бесконечное ожидание, как сама жизнь. Ожидание редко кто способен выдержать, только профессионалы самого высокого уровня…

Лицо в открытом окне. Человек выглянул на мгновение.

Щелчок. Щелчок. Щелчок…

Вот такая охота богомола на порхающих мимо бабочек…

* * *

Фотографии…

Сколько же их – тысячи! А может быть, десятки тысяч, потому что сотни людей, которые попали в объективы фотоаппаратов, видео- и вебкамер. Большинство из них – случайные прохожие. Но среди них могут оказаться нужные люди, те, ради которых была затеяна эта фотосессия. Может быть один человек, может быть, два, а может, десять, если повезет. Но как их вычислить в этой бесконечной череде лиц? Как опознать? Сесть к монитору, вернее к двум, и, выводя на них изображение, вертеть башкой туда-сюда, сличая портреты? Этот – с тем… Можно и так. Года на два или три работы. Это если без перерыва на обед.

Три года просмотра бесконечного портфолио.

Конечно, можно уменьшить срок, если посадить к мониторам помощников – не к двум, а к двадцати мониторам. Двадцать помощников. Или двести – к двумстам. Но только за каждым из них придется присматривать и перепроверять их работу. И каждый из них растреплет о своей работе приятелям. А что знают две сотни болтунов, знает весь мир.

Не пойдет. По старинке – не пойдет.

По старинке мог позволить себе работать только Советский Союз. Только КГБ. И их, в те славные доисторические времена, Контора, которая не была ограничена в людских ресурсах и могла обратиться и получить в полное свое распоряжение хоть целую мотострелковую дивизию. И тогда отсмотр занял бы считаные минуты, потому что к десяти тысячам экранов могли сесть десять тысяч солдат, которым старшины популярно все растолкуют, с отсылом к маме и с указанием мест, через которые им, если что, удалят гланды! Он лично удалит, чтобы ему не удалили. То же самое через те же физиологические отверстия. Это если нижние чины пропустят! А вышестоящие не уследят.