Прощай, Византия! - Татьяна Степанова

Константин сидел за столиком один. Со стороны он выглядел вполне респектабельно, что было немаловажно для этого солидного дорогого ресторана, посещаемого в основном иностранцами. Вполне приличный преуспевающий молодой мужчина, хорошо одетый, гладко выбритый, розовощекий. Хоть и упитанный, пожалуй, сверх меры, однако пока еще не обрюзгший.

Ждал он не только десерт и кофе, но еще и Марью Антоновну Сквознякову — известнейшую в столичных и региональных кругах бизнес-леди, с которой много лет вел дела его покойный отец Константин Ираклиевич и с которой приходилось налаживать контакты теперь ему самому. Марья Антоновна по обыкновению опаздывала, заставляя себя ждать. Но вот наконец она появилась в зале ресторана. Метрдотель почтительно подвел ее к столику, заказанному Абакановым.

Марья Антоновна была полной представительной дамой пятидесяти трех лет. Выглядела она, несмотря на две пластические операции и ежедневное посещение косметического салона, точно на свой возраст. Волосы у нее были не ахти какие смолоду, и поэтому она носила роскошный французский парик «а-ля Элтон Джон и Алла Пугачева», выкрашенный в платиновый звездно-голливудский колер. Одевалась она всегда в самых дорогих бутиках, но, увы, на полной ее фигуре (сто двадцать кило чистого веса) даже произведения от «Прада» сидели отнюдь не сногсшибательно. На этот раз на ней был брючный костюм — настолько весь в пестрых леопардовых принтах, что вам начинало казаться, что это и не женщина вовсе, а толстая раскормленная пантера из зоопарка, учуявшая аппетитный аромат фуа-гра и заскочившая в этот подкупольный панорамный ресторан на огонек. Аксессуаром к туалету Служил портфель из кожи аллигатора, который Марья Антоновна крепко сжимала пухлой маленькой ручкой, унизанной перстнями.

— Немцы меня задержали, целая делегация приехала. Такие безобразники, такие дотошные. А ты мне что-то уже заказал, Костя? О, да ты уж пообедал, успел. — Она уселась напротив Абаканова. — Давно ждешь?

Марья Антоновна была женщиной богатой. Но обожала быть приглашенной к уже накрытому столу, особенно если приглашение исходило от мужчины. Константин подозвал официанта. Марья Антоновна сделала по меню свой выбор. Когда официант отошел, она энергично, по-мужски закурила ментоловую сигарету и хлопнула ладонью по портфелю из аллигатора.

— Вот и факс из Красноярска, Костя, — пробасила она, — давно мы его ждали. Хочешь не хочешь, придется завтра лететь. Я уже и билет секретарю велела забронировать. Принципиальное согласие правления нашего банка на ведение переговоров получено. Так что, думаю, Костя, новости не за горами.

Константин молча ждал, не смея спросить, перебить. Марью Антоновну он знал давно — с ранней юности. Она была давним партнером его отца. В прошлом они не раз и отдыхали вместе, встречаясь то на альпийских горных курортах, то в Париже, то на Женевском озере. Константин знал и о том, что некогда (правда, очень давно) отца и Марью Антоновну связывали и гораздо более тесные, близкие узы. Она и сама этого не скрывала, называя порой Константина «сынком». Но он знал и другое: после столь неожиданной для всех кончины его отца именно Марья Антоновна стала в глазах многих той опорой, тем плечом, на которое он мог бы хотя бы на первое время опереться, не опасаясь того, что эта подпорка рухнет.

Банк «Стабильность и перспектива», вот уже несколько лет бессменно возглавляемый Марьей Антоновной Сквозняковой, осуществлял кредитование и инвестирование горно-обогатительного комбината в Анжеро-Судженске — того самого комбината, контрольный пакет акций которого принадлежал сначала покойному Константину Ираклиевичу, а теперь — после его смерти — всей их семье.

— Красноярский консорциум проявляет большой интерес. Они даже этого не скрывают, — сказала Марья Антоновна, — да и немцы тоже. Ох уж эти немцы… Теперь, видно, никуда без них. Ну, что же, слетаю, погляжу, послушаю их предложения. Первые переговоры всегда трудны, но нам не привыкать. Тебе, Костя, тоже не мешало бы лететь со мной.

— Я знаю, Марья Антоновна, но я сейчас никак не могу. Завтра у нас похороны Дуни. — Константин почувствовал, что голос его подвел — сорвался. Он всегда мечтал иметь мужественный баритон с вальяжной хрипотцой — абакановский «фирменный» голос, как у отца и как, судя по рассказам помнивших, у деда Ираклия. Но природа наградила его мальчишеским тенорком с фистулой, что совершенно не шло к его начинавшей все сильнее полнеть, раздаваться вширь фигуре.

— Недолго она пожила на свете, бедная. Что творится, а? В какое безумно жестокое время мы живем. — Марья Антоновна покачала пышной платиновой головой. — Я сроду с охраной не ездила, только вон и есть у меня, что Василий — шофер. А после этого случая, веришь, задумалась, не нанять ли и мне какого-нибудь бугая-телохранителя. Так ведь это не спасет, если что. Они, подлецы, ведь сначала о своей шкуре пекутся. Известий из милиции нет?

— Нет. Меня вызывали, потом они в Калмыкове к нам приезжали. — Абаканов увидел, что официант несет заказанного Марьей Антоновной омара-фламбе. — У меня, признаюсь вам, просто почва из-под ног выбита всем этим. Ни о чем думать не могу. Все время Дуню перед собой вижу — вот так.

— Понятно, родная кровь. — Марья Антоновна снова кивнула. — И все же, сынок, соберись с мыслями, послушай меня. Из Красноярска, чем бы эти переговоры ни Кончились, мы все равно обязательно слетаем на комбинат. Что там будет — сам знаешь.

— Собрание акционеров, внеочередное. Меня уже известили.

— И что будет там, на нем, тоже догадаться нетрудно. Сам понимаешь, покуда контрольный пакет акций был в одних руках, да еще такого человека, как отец твой, один был разговор. Теперь же… Да, как рано, как нежданно-негаданно Константин ушел из жизни. Такого отца, как твой, Костя, поискать еще. Много у нас чего с ним было за целую-то жизнь и хорошего, и не очень, но главное скажу тебе — дело он умел делать. Умел! И других заставлял. Осиротели мы без него. Вот и на собрании этом акционеров… Естественно, Костя, там не одобрят идеи, чтобы Контрольный пакет акций был раздроблен, рассредоточен.

— Но все же по-прежнему останется в нашей семье, Марья Антоновна.

— А семья ваша какая? — Она с хрустом разломила мельхиоровыми щипчиками клешню омара. — Что есть такое ваша семья, Костя, можешь мне сказать? Молчишь, не можешь. Отец твой, конечно, в делах фору бы всем нам Дал, а вот в личной своей жизни путаник был еще тот. Сколько раз я ему говорила — уймись. Не унимался. Юбки его просто с ума сводили, справиться с собой не мог, что ли? Ни одной ведь не пропускал. Ни одной! Ну ладно — жены, но ведь, кроме жен-то, еще… Эта, которая экономкой-то у вас была, домработницей… Варька-то, Варвара.., так и живет у вас по-прежнему?

— Живет.

— На твоем месте я бы ее вон в двадцать четыре часа, интриганку.

— Я не могу, Марья Антоновна. Отец так хотел.

— Не можешь. Конечно, ты не можешь… Ах, сынок. — Марья Антоновна усмехнулась печально. — Если бы только знать вперед, каким боком жизнь повернется. И надо ли вообще столько жен, столько мужей, столько детей… Не лишнее ли это? Ну что же, скажу тебе одно: что бы ни решило собрание акционеров, я целиком на твоей стороне. Получается пока, что и на стороне интересов вашей семьи. Обязательства свои наш банк выполнит. Ну, дальше, на перспективу, учитывая интерес красноярского консорциума и открывающиеся возможности… Надо вести дела так, чтобы контрольный пакет акций избежал дробления по этому вашему столь непродуманному завещанию и по-прежнему оставался бы в одних руках.