Содержанки - Татьяна Веденская

Кстати, мои предположения основываются вовсе не на затуманенных и спутанных воспоминаниях моей матери, а на том простом факте, что в те годы, когда господь замышлял спустить меня с небес на землю, мама служила официанткой в одном кафе на трассе «Москва – Дон» и была близко знакома с большим количеством дальнобойщиков.

Надо понимать, что в официальных свидетельствах о рождении у нас с Дашкой большой жирный прочерк в графе «отец», а отчества наши мать вписала по приблизительным прикидкам. Когда я создавала свою легенду, я оторвалась по полной, создав полный комплект родни со стороны папы. Фигура отца, оказавшая такое влияние на мое становление и учебу, была моей любимой во всей этой легенде. Я создавала истории, самые разные, о том, как мы с папой катались на санках зимой и ездили на море летом, о его дальней родне в Пицунде, о том, как он меня однажды даже выпорол за то, что я украла игрушку в магазине – так он был взбешен.

Психолог наверняка бы сказал, что у меня комплекс безотцовщины или что-то вроде того. Не знаю. Возможно. Факт в том, что я прекрасно научилась обходиться в своей юной жизни и без отца, и без матери. Бабушка делала что могла, но она жила с нами, в нашей хибаре, получала пенсию, которую старательно прятала от матери и подкармливала нас в первые две недели месяца. Потому что во второй его половине деньги все же пропивались и спускались в никуда. Мама пила.

Я действительно была очень худая, и не потому, что у меня конституция такая, а потому, что питалась я по системе трехразового питания – понедельник, среда и пятница. Любимым моим развлечением времен детства было ходить с подружками по бурсе на одно специальное тайное место – пешеходный переход над дорогой, с которого мы плевались в проезжающий под нами автотранспорт. Вопрос был в том, кто больше раз попадет в автомобиль.

Я плевалась просто отлично. И материлась тоже – мама научила всему, что знала. А обходиться минимумом еды я приучилась довольно спокойно. У меня были другие цели и другие задачи, и для моих целей нужно было быть худой, очень худой. Так что можно сказать, что не ела я по собственной доброй воле. Впрочем, может, и конституция у меня тоже была соответствующая.

А вот Дашка была совсем другая. Она лопала самые простые кашки за обе щеки. Даже когда они у меня пригорали, она морщила свое смешное толстое лицо и лопала – щекастая и горластая. Когда она родилась, мы с бабой Зосей объединились в единый фронт, чтобы Дашка все-таки обросла мясом на костях. Моя Дашка. Сестренка моя.

Она очень выросла. Была самая середина дня, я допивала чай с имбирем и читала новости в IPad. Услышав звонок, я не заподозрила ничего такого. Просто пошла и открыла дверь. На пороге она, моя Дашка, семнадцати лет от роду, которую я еле узнала – так она выросла. В последний раз я видела ее два года назад, и тогда она бегала по улице с двумя хвостиками и просила меня купить ей швейную машинку, чтобы она могла сшить себе платье, как у одноклассницы.

Машинку я ей купила, она прятала ее у подружки и строчила без остановки, присылая мне «до востребования» письма с просьбами выслать ту или иную деталь или приспособление для шитья. Мы общались при помощи писем. Такого удовольствия, как стационарный телефон, в нашей развалюхе не имелось, а покупка мобильного телефона трижды заканчивалась одинаково плачевно – неделя, две, максимум месяц, и мать утаскивала телефон на базарчик. Ввиду легкости его реализации он становился для нее самой желанной добычей.

Дашка писала мне «до востребования». Я, конечно, не могла допустить, чтобы письма от нее приходили на мой настоящий адрес, потому что не могла рисковать своей легендой. Объясняла я такую меру Дашке и бабе Зосе тем, что живу на съемных квартирах, много работаю, часто переезжаю и куда проще будет не рисковать с пересылкой писем, а использовать какое-то одно почтовое отделение. Так и повелось.

Дашка в письмах рассказывала мне о том, как дела, как мать и баба Зося. О том, что бабушка все больше глохнет и приходится на всю улицу орать, чтобы позвать ее обедать. Баба Зося писала, что Дашка раздолбайствует, в своем колледже совсем не учится и может из него вылететь. Я-то вообще хотела ее в институт отдать, но эти планы были стерты в пыль самой Дашкой.

– Куда мне-то в институты? Я же из простых. У меня наследственность плохая, голова ничего не запоминает, – заявила она.

Хотя я и не согласна, мозги у нее хорошие, а руки – еще лучше. У меня в шкафу даже висит сшитое ею пальто. Я его не ношу, конечно, но надо признать, что для семнадцатилетней девчонки из неблагополучной семьи сшитое пальто – это достижение.

Таким образом, вся схема нашего взаимодействия и общения была разработана и отлажена. Я была для них – московская старшая сестра, экономист по образованию (врать всегда лучше одно и то же, будет легче запоминать). Работаю в разных компаниях, тут я не уточняю, много езжу по стране, занята страшно и приезжаю в гости примерно раз в год-два (обычно это совпадает с моими поездками в Испанию, если удается по-тихому сдать назад купленный Свинтусом тур). Высылаю деньги – Дашке и бабе Зосе, маме – никогда. Высылаю иногда вещи и модные журналы, которые Дарье нужны в большом количестве. Иногда покупаю ткани по ее просьбе. Они мне присылают сбивчивые письма с рассказами об их жизни и иногда фотографии. Часто просят денег на что-нибудь еще. Ни в каком страшном сне я не собиралась допускать того, чтобы эти два мира вдруг внезапно столкнулись. И как Дашка умудрилась оказаться на пороге моей квартиры, я ума не приложу. Но она была здесь, стояла и улыбалась, глядя на меня. Лицо ее было такое юное и такое счастливое.

– Юлька! Привет! А я-то боялась, что не застану тебя дома!

– Дашка! Ты? Откуда ты здесь взялась? – пролепетала я, в панике прикидывая, каковы мои шансы на то, что прямо сейчас за ее спиной не возникнет Свинтус и не задаст все соответствующие вопросы.

– Ой, это такая длинная история. Я хотела тебе написать, конечно. У меня такая беда, такая беда. Человек потерялся, я уж его ищу с месяц. А тут это – бабы Зоси подругу-то помнишь, бабу Клаву?

– Бабу Клаву? – Я попыталась успокоиться и сосредоточиться. Ростовский шумный говор заполнил всю квартиру, Дашка продолжала нести какую-то ерунду.

– Ну, бабу Клаву из ДЭЗа. Ее сынок-то еще, дядя Дима, голый-то бегал зимой, все об этом рассказывали, помнишь? Допился!

– А, баба Клава, – вспомнила я наконец.

История была известная. И сын бабы Клавы – дядя Дима был мне хорошо знаком. Приятель, а точнее собутыльник моей мамочки, он действительно однажды напился до белой горячки, решил отчего-то, что за ним пришли. Причем, кто пришел и по какому вопросу – неизвестно. Известно только, что выскочил он из своего сортира в чем его мать, то есть баба Клава, родила и побежал со двора в таком первозданном виде. В голом виде он бегал по городу несколько часов, испражнился на чью-то машину, потом пытался танцевать на дороге (что было заснято кем-то на мобильник) и в итоге был-таки изловлен тремя оперативными бригадами нашего ОВД. Дядя Дима после этого был даже отправлен на принудительное лечение. Баба Клава до сих пор вспоминает эти полгода как лучшие в своей жизни.