Кадавры - Алексей Валерьевич Поляринов

Якпостригом назывался город в изнанке мира, из которого в наш мир приходили страшные, изуродованные ожогами чудовища и похищали детей.

Матвей прочел рассказ и сказал, что у Даши турботалант — «неплохо, надо бы содомии добавить, тогда вообще пулемет будет» — Даша понятия не имела, что такое содомия, но похвала так ее окрылила, что она готова была добавить хоть содомии, хоть соды, хоть черта лысого. Еще на стадии планирования журнала Матвей повысил Дашу до «заместителя главного редактора» и тут же сообщил, что на первых порах в издание придется «инвестировать». Даша так хотела увидеть рассказ о зомпирах опубликованным, что отдала Матвею все свои скопленные за год карманные деньги. На следующий день Матвей притащил домой упаковку бумаги «Снегурочка» и найденную на мусорке печатную машинку «Ундервуд», у которой заедали клавиши «у» и «о». Он сказал, что теперь Даша настоящий писатель, а значит, ей нужен «эпатаж». Даша не знала, что такое «эпатаж», но почему-то сразу представила себе красивую шляпу, как в кино у настоящих турбописателей. «Шляпа бы мне не помешала», — подумала Даша и согласилась.

— Нам нужен скандал, — сказал Матвей, задумчиво почесывая подбородок, — чтобы заявить о себе.

Он раздобыл где-то несколько фотографий — изображения влагалищ крупным планом. Даше было девять, и она в целом понимала, что это за части тела, но никогда еще не видела их с такого ракурса. «Это — цветы любви», — сказал ей Матвей, многозначительно подняв палец.

«Так началось мое сексуальное воспитание», — будет говорить Даша гораздо позже, вспоминая эту историю.

Первый номер «Турбопулемета» — тиражом восемь экземпляров — она напечатала на сломанном «Ундервуде», скрепила степлером и принесла в школу. В журнале было всего семь страниц: четыре из них — фото влагалищ, три — Дашин рассказ про зомпиров.

Естественно, распространением журнала пришлось заниматься Даше, ведь Матвей и так уже сделал всю «самую тяжелую» работу — придумал гениальное название, достал «Снегурочку» и картинки с влагалищами.

Вот так и вышло: на большой перемене Даша продавала журнал одноклассникам. Первый номер «Турбопулемета» был почти полностью распродан за десять минут. К концу перемены оставался всего один экземпляр — тут-то Дашу и замели.

Вскоре она уже сидела в кабинете завуча, Ольги Дмитриевны. Завуч открыла журнал, и Даша увидела, как изменилось ее лицо. «Господи боже», — пробормотала она.

«Да-да, — гордо подумала Даша, — зомпиры — это тема, надо бы их запатентовать, а то не дай бог украдут идею».

Завуч спросила, где Даша достала то, что она осторожно называла «иллюстрациями». Даша не выдала Матвея, не хотела быть «зайчишкой-стукачишкой». Впрочем, Ольга Дмитриевна и так, кажется, догадалась, кто за этим стоит, — Матвей частенько попадал к ней в кабинет после очередной авантюры.

— Этот даже снег эскимосам продаст, — говорила она.

Когда Даша процитировала завуча, Матвей рассмеялся.

— Снег эскимосам? Это турболегко. Надо просто приложить к снегу фотографии цветов любви.

Матвею всегда было скучно, и всюду, где бы он ни оказался, он наводил суету. При взрослых он, как правило, был паинькой, образцовым ребенком, но без присмотра в него словно вселялся бес — он начинал творить какую-то дичайшую и очень опасную для здоровья фигню. Вспоминая детство с Матвеем, Даша иногда удивлялась, как они вдвоем вообще дожили до взрослых лет и не погибли в юности в результате какой-нибудь очередной Матвеевой придури. Однажды — ей было шесть, Матвею восемь — мама оставила их дома всего на двадцать минут. Даша ела черешню, случайно укусила косточку, и у нее закачался молочный зуб. Матвей тут же нашел решение: взял нитку, один конец привязал к зубу, другой к двери в ванную. «Я по телику видел, — сказал он ей, — хлоп — и готово!» И со всей дури захлопнул дверь. Это была катастрофа: нитка взрезала десну, а зубу хоть бы что. Кровь текла по подбородку, забрызгивала линолеум, Даша бегала от брата по всей квартире и орала: «Матвей, ты сломал мне рот! Зачем ты сломал мне рот?»

Надо было видеть мамин взгляд, когда она вернулась и поняла, что именно он сломал и как. Только и смогла спросить: ты дурак? Взяла Дашу в охапку, — в детстве она всегда брала ее на руки именно так, осторожно и с нежностью, как букет цветов, — и повезла к врачу. Десну зашили, зуб вырвали.

Матвей потом целый год выслушивал мамины шутки на эту тему. Например, если он просил ее помочь сделать уроки, она предлагала ему привязать к домашке нитку и захлопнуть дверь.

— Хлоп! — и готово! — говорила она, смеясь, Даша тоже хохотала, а Матвей бесился и, обиженно стиснув кулаки, выходил из комнаты.

Его дар комбинатора-выдумщика вообще часто давал осечку, например в случае со спортивным велосипедом. Ему было тринадцать, он выменял велик на поддельную «Зиппо» у одноклассника Лешки Полякова, но не учел одного: у Лешки был взрослый старший брат, которого на районе называли Свинюком — о нем все знали, что он лежал в дурке, а прозвище свое получил после того, как однажды напился сливовки, сломал забор в совхозе имени Ленина, забрался в хлев и ломом забил всех свиней и поросят — восемнадцать голов — за это его в дурку и упекли: он утверждал, что свиньи оскорбляли его достоинство. И вот, значит, когда Лешка понял, что Матвей его надул, он рассказал все Свинюку, и тот пришел — за великом. Свинюк сидел на лавочке, широкомордый, белобрысый, рыхлый, опухший, весь в складках, похожий на сбежавшее из кастрюли тесто; он курил папиросу, держа ее в кулаке, как настоящий зек. Матвей подмигнул Даше, мол, «не ссы, касатка», и вышел к нему и начал было говорить, но Свинюк тут же вмазал Матвею в челюсть, повалил на асфальт и несколько раз пнул в живот. Когда Свинюк ушел с великом, Даша кинулась к Матвею. Матвей лежал, поджав колени, неподвижно, и Даша испугалась, что Свинюк его убил. Она трясла Матвея за плечо, Матвей открыл один глаз:

— Он ушел?

Матвей был огорчен, но не тем, что его избили, а тем, что это случилось при свидетелях. Впрочем, и тут у него была своя тактика: когда в следующий раз Даша напомнила ему об избиении, он посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— Ты че несешь, какой Свинюк? Не было такого,