Горе Побежденным - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

там мне не поверят? — Он ужаснулся представленной картине. — Ариан поглотит мир! Погибнет империя, церковь, слово божие!»

Вспыхнувший фанатичным безумием взгляд заметался по темным углам, словно ища ответы. Что же делать? Он здесь совсем один! Один на один с демоном. Он вскинул глаза к выставленному под сводом огненному трилистнику.

— Господи, надоумь меня! — Ноги прокуратора подогнулись, и он пал на колени, яростно повторяя: — Надоумь меня, господи, надоумь, как одолеть врага рода человеческого, как уберечь церковь твою от огня его окаянного!

Молясь и взывая к Огнерожденному, Исидор мысленно пересчитывал свои силы: десяток рыцарей Ордена, полсотни слуг Трибунала. Капля в море! Даже если воззвать к ним и обличить демона, не одолеть нам слуг его, ибо их у него легион.

Вскочив, он вновь заметался, охваченный крайним возбуждением.

— Подскажи мне, господи! Не пожалею ни крови своей, ни жизни, лишь бы остановить демона! Душу свою бессмертную готов… — Исидор вдруг остановился, пораженный чуть не вырвавшимися словами: «Испытывает меня, лукавый!». Подозревающе-испуганный взгляд уставился в темный угол, словно боясь увидеть там рогатый облик Ариана. Минутное затишье позволило прокуратору успокоиться, и в памяти вдруг всплыла почти забытая история. Настолько явственно, что Исидор застыл, пораженный догадкой. Нет, это не демон соблазняет его, это Огнерожденный подсказывает, какую жертву он должен принести во имя спасения его.

— Душу! Я должен погубить свою душу! — почти прокричал он вслух, так что не только экзекутор, но даже изувеченный пленник вздрогнул и отшатнулся. Исидор этого не заметил: в его воспаленном мозгу прокручивались картинки прошлого. Он еще совсем молодой слуга Трибунала громит вместе с рыцарями Ордена секту адептов Мардука. Жилистый бородатый сектант привязан к столбу над охапкой дров. Он, Исидор, с факелом в руке срывает амулет с груди грешника, а тот, усмехнувшись, кривит разбитые губы:

— Попробуй, попенок, тебе понравится!

Почему он не бросил тогда эту бесовскую поделку в костер, Исидор и по сей день не мог ответить даже самому себе. Ведь он же не знал, что это за амулет и что в нем, но зато он слышал о Детях Странника, и когда позже, открыв медальон, увидел серо-зеленый порошок, то был абсолютно уверен — это именно оно.

И теперь уже немолодой прокуратор Трибунала Исидор Феоклист осознал божий замысел.

— Вот почему! Вот зачем я сохранил это дьявольское оружие! — прошептали его пересохшие губы. — Оно поможет мне остановить демона!

Прошагав к выходу, прокуратор на ходу указал взглядом на лежащего пленника:

— Этого подлатать и стеречь как зеницу ока. Отдадите только в руки вновь прибывшего прокуратора — он понадобится как свидетель.

Не шибко развитый интеллект экзекутора из всего сказанного смог понять только слово «стеречь» и вполне этим удовольствовался. Почему и откуда возьмется новый прокуратор, его совершенно не заинтересовало.

Вылетев из допросной, Исидор помчался к своей палатке, чуть не сшибая горящие вдоль дороги факелы. Дрожащие от нервного возбуждения руки лишь с третьего раза запалили свечу, и трепещущее пламя осветило заострившееся лицо и безумно выпученные глаза.

Нетерпеливо открыв тайник, прокуратор выгреб из него все содержимое и, отыскав сектантский амулет, щелкнул потайным замком. На самом дне серебряного медальона заискрились серо-зеленые кристаллики.

— Во славу твою му́ку принимаю! — Одержимый взгляд нашел огненный трилистник в углу шатра. — Спаси и сохрани душу мою! — С этими словами он высыпал содержимое в рот и замер в ожидании. Несколько секунд прошли как вечность, и Исидор уже успел подумать, что ошибся, когда адская боль скрутила его пополам.

* * *

Иоанн внимательно посмотрел на сидящую на постели Зару.

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Хочу. — Она игриво похлопала открытой ладошкой по шелковой простыне. — Иди сюда!

Покачав головой, цезарь все-таки не смог сдержать улыбку:

— Подожди, я не об этом. Сейчас меня больше интересует, что думает твой хозяин о ситуации, в которой мы оказались?

Игривое выражение тут же слетело с лица девушки, и в глазах сверкнул вызов:

— У меня нет хозяев! Ни Эрторий, ни ты мне не хозяева! Не забывай!

Иоанн отвел взгляд — ссориться не хотелось. Те отношения, что установились между ними, могли вполне его устраивать, если бы не растущее с каждым днем желание понять — кто он для нее? Без всего этого лукавства, без игры, по-честному! Просто объект, в чье сердце и постель надо забраться для максимального контроля, или в таинственной душе девушки действительно вспыхнули к нему хоть какие-то чувства? В желании понять таилась странная двойственность: с одной стороны, очень хотелось узнать, а с другой — страшила возможность столкнуться с неприятной правдой. Догадки, предположения — это одно, а произнесенное слово — совсем другое. После все уже не останется, как прежде, и надо будет что-то решать, а ему очень не хотелось терять девушку. Она его притягивала и по-настоящему ему нравилась. Скорее всего, в другое время и в другом месте он влюбился бы в нее без памяти. «Но тогда, — мысленно сыронизировал Иоанн, — тогда это была бы совсем другая девушка».

Он знал, почему и по чьей воле она появилась в его жизни, и это знание очень не способствовало доверию, а ощущение, что кто-то третий постоянно следит за ними, не покидало его даже во время секса. Это однобокое сотрудничество раздражало — какой-то человек за тысячу миль знает о каждом его шаге, а он о нем — ничего. Ведь ясно же как божий день, Великий магистр печется о его жизни не просто так — он хочет его использовать. Иоанн хмыкнул: «Или уже использует».

Отвернувшись и не глядя в ее сторону, он произнес:

— Значит, не скажешь.

— Почему же, скажу! — Девушка, обхватив руками обнаженную коленку, взмахнула длинными ресницами. — Его все устраивает. — Уголки губ раздвинулись, обнажая кончики белых зубов. — Пока.

— Пока? — Взгляд Иоанна вновь нашел чуть раскосые зеленые глаза. — Что это значит?

В ответ Зара потянулась, демонстрируя обтянутые тонкой тканью манящие холмики и проступившие сквозь шелк их вздернутые вершины.

— Если у тебя сегодня настроение поговорить, то я, пожалуй, оденусь. — В противоположность сказанному тонкая бретелька шелковой рубашки скатилась с ее плеча обнажая смуглую грудь с темным маленьким соском. Зовущая улыбка заиграла на готовых к поцелую губах, и Иоанн подумал: «Она все равно ничего не скажет, и давить на нее бесполезно. Надо брать то, чем она готова со мной делиться, и