Виктор Гюго - Елена Марковна Евнина

а затем Законодательного собрания. Однако республика 1848 года не отвечала интересам народных масс. За ее прекраснодушной фразой, провозгласившей равенство и братство, за обещанием прекратить «страшное недоразумение, существующее между классами», фактически происходило полное приспособление к условиям буржуазного строя. Особенно наглядно сущность Второй республики проявилась во время подавления парижского рабочего восстания в июне того же 1848 г. Рабочие, недовольные результатами февральской революции, впервые самостоятельно выступили против класса эксплуататоров за свои права. Это восстание Ленин назвал первой великой гражданской войной между пролетариатом и буржуазией[33].

Самостоятельное выступление пролетариата ошеломило Гюго. Исходя из старого понимания народа, будто бы все еще единого в своих «третьесословных» устремлениях против феодализма и монархии, он продолжал причислять буржуазию к народу («Напрасно хотели сделать буржуазию классом. Буржуазия — это просто-напросто удовлетворенная часть парода», — скажет Гюго в «Отверженных»). Поэтому июньское восстание парижского пролетариата показалось ему вначале простым недоразумением — «восстанием народа против самого себя». В то же время большой и чуткий художник сумел услышать в нем и «священную ярость труда, взывающего о своих правах» (8, 8).

Как депутат Учредительного собрания, Гюго даже отправился на июньские баррикады, чтобы уговорить восставших сложить оружие и прекратить напрасное кровопролитие. Но, когда буржуазная республика руками генерала Кавеньяка подавила восстание и начала зверскую расправу с восставшими рабочими, Гюго пришел в негодование. Именно с этого момента его политические взгляды резко эволюционируют влево, прямо противоположно попятному движению самой февральской республики, в которой нарастает откровенная реакция. Наступление реакции продолжалось до контрреволюционного государственного переворота 2 декабря 1851 г., когда племянник Наполеона I — Луи Бонапарт одним ударом смахнул последние завоевания революции и превратил республику в империю, подчинив ее «бесстыдно-примитивному господству меча и рясы»[34].

В этой трагедии французского народа, развертывавшейся на протяжении 1848–1851 гг., Виктор Гюго был не пассивный свидетель, а активный участник ее важнейших политических этапов.

Когда в стенах Законодательного собрания завоевывала свою победу так называемая партия порядка, подготовлявшая переворот Луи Бонапарта, и когда победившая буржуазная реакция в союзе с церковниками заявила о себе целым рядом законодательных актов против свободы образования, свободы печати, всеобщего избирательного права и т. п., Гюго начал выступать со все более резкими речами против реакционного большинства собрания, отстаивая демократические завоевания революции и выражая чувства разбитой и обескровленной части нации. Характеризуя политическую эволюцию Гюго этого времени, современный французский поэт и литературовед Жан Руссело, написавший биографию великого писателя, утверждает, что по отношению к рабочему классу Гюго «чувствовал себя все более и более солидарным с его судьбой»[35].

Первая значительная речь, произнесенная Гюго в Национальном законодательном собрании 9 июля 1849 г., носила название «Нищета». «Пора дать слово народным интересам», — решительно говорил писатель, Фребуя, как это ранее сделал Сен-Симон, серьезного «изучения положения страдающих классов». Вопрос о необходимости уничтожения народной нищеты, уже вставший перед автором «Клода Гё» в связи с лионским восстанием 1831 г., с особой остротой возник перед ним после июньских событий 48-го года. «Человек из народа страдает». «Это великая и нерешенная проблема, поставленная февральской революцией», — взволнованно говорит Гюго, обвиняя Законодательное собрание в том, что оно «ничего не сделало и ничего не решило». «Я принадлежу к тем, кто считает и утверждает, что можно уничтожить нищету… — заявляет он громогласно. — Вы создали законы против анархии, создайте же теперь законы против нищеты» (15, 74–77).

В последующих речах Гюго выступает против позорной внешней политики правительства, требуя вывода французских войск, вторгшихся в Римскую республику для восстановления светской власти папы («Речь по римскому вопросу», 15 октября 1849 г.); он отстаивает свободу образования против притязания клерикалов на установление духовного надзора за всеми видами народного просвещения («Речь о свободе образования», ^января 1850 г.); протестует против репрессий, применяемых к политическим заключенным («То, что вы называете правосудием, я называю убийством», — резко говорит он в «Речи против ссылок» 5 апреля 1850 г.). Во время подготовки нового избирательного закона, который вычеркнул из списков избирателей три миллиона человек и, по словам Маркса, «отстранил пролетариат от всякого участия в политической власти… вернул рабочих к положению париев, которое они занимали до февральской революции»[36], Гюго бросил французским правителям следующие пламенные слова: «Что ж, действуйте! Избавляйтесь от трех миллионов избирателей, от четырех миллионов, даже от восьми миллионов из девяти. Прекрасно! Последствия для вас будут такими же, если не худшими… Вам не избавиться ни от ваших ошибок, ни от бессмыслиц вашей ограничительной политики… Вам не избавиться и от того неоспоримого факта, что вы и французская нация движетесь в противоположных направлениях… что вы оборачиваетесь спиной к будущему, в то время как великий народ Франции оборачивается спиной к прошлому» (15, 136–137).

Речи Гюго вызывали сильное волнение в Законодательном собрании. Левые аплодировали поэту, правые громко возмущались. На Гюго обрушились потоки клеветы, ему угрожали, даже предупреждали, что его жизнь в опасности. Некоторые депутаты «дружески», как пишет Андре Моруа, советовали ему не выступать по поводу избирательного закона. Но Гюго объявил, что непременно выступит, и осуществил свое намерение. Он находил, что его противники просто смешны. Однако, по словам Моруа, они были не смешны, а страшны, что полностью обнаружилось во время декабрьских событий 1851 г.[37]

Еще 17 июня 1851 г. Гюго произнес в собрании знаменитую речь, предупреждавшую об опасности государственного переворота. Именно в ней он метко назвал Луи Бонапарта «Наполеоном Малым»: «Как! После Августа Августин? После того как мы имели Наполеона Великого, надо, чтобы мы получили Наполеона Малого?» — саркастически заявил он.

Слова Гюго оказались пророческими. 2 декабря — в годовщину победы наполеоновской армии при Аустерлице и коронации Наполеона I — Луи Бонапарт, возглавлявший тогда французскую республику, нарушил присягу и, мобилизовав армию и чиновничий аппарат, разогнал парламент и захватил власть в свои руки. Этот самовольный акт вызвал возмущение Гюго. «Действительно, есть что-то поразительное в том, что произошло: сравнительно безвестный авантюрист, вознесенный игрой случая на пост главы исполнительной власти великой республики, захватывает между заходом и восходом солнца важнейшие пункты столицы, выметает парламент точно мусор, за два дня подавляет восстание в столице, в течение двух недель усмиряет волнения в провинции, навязывает себя в результате показных выборов целому народу и немедленно же устанавливает конституцию, вручающую ему всю власть в государстве»[38], — говорит Энгельс в работе «Действительные причины относительной пассивности французских пролетариев в декабре прошлого (1851) года». Причиной пассивности французского рабочего класса, как объясняет Энгельс, было жестокое истребление его лучших сил в результате подавления июньского восстания 1848 г. После этого рабочие уже не могли, да и не захотели встать на защиту буржуазной республики.

Но