Мой ГУЛАГ. Личная история. Книжная серия видеопроекта Музея истории ГУЛАГа - Людмила Садовникова

Польская операция

Отец Анатолия Медвецкого, поляк, стал жертвой так называемой «польской операции» НКВД, проведенной во время Большого террора. Значительная часть советских поляков, проживавших на территории СССР, была необоснованно обвинена в шпионаже в пользу Польши. Эта операция стала одной из «национальных операций», в результате которых было репрессировано более 335 тысяч человек. Все операции тщательно планировались и осуществлялись централизованно на основании решений Политбюро под непосредственным руководством И. В. Сталина. Всего в 1937–1938 годах органами НКВД было проведено более десятка «национальных операций» против поляков, немцев, румын, латышей, эстонцев, финнов, греков и других народов. «Польская операция» стала самой первой и самой крупной по числу жертв. 11 августа 1937 года нарком внутренних дел СССР Н. И. Ежов подписал оперативный приказ «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ [Польской военной организации]», который вместе с закрытым письмом «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» был разослан во все местные органы НКВД. Под угрозой репрессий оказалось все польское население СССР. Приказ создавал особый внесудебный орган — «двойку» (Комиссия НКВД и Прокурора СССР). В регионах создавались местные комиссии в составе начальника регионального управления НКВД и местного прокурора (своеобразная региональная «двойка»), которые каждые десять дней составляли списки обвиняемых с кратким изложением сути обвинения, так называемые «альбомы». «Альбомы» отправлялись в Москву, где окончательное решение принималось наркомом внутренних дел СССР и Прокурором СССР или их заместителями. Такой порядок осуждения стал именоваться «альбомным». В репрессивной кампании были также задействованы Особое совещание при НКВД СССР и военные трибуналы. Всего по «польской операции» было осуждено 139 815 человек, из которых 111 071 были приговорены к расстрелу. Особенно сильно репрессивная кампания затронула места компактного проживания поляков: Каменец-Подольскую, Житомирскую и Винницкую области Украины.

Инна Железовская с родителями, 1932 год

Интервью записано 29 декабря 2016 года.

Режиссеры Ирина Бузина и Вероника Соловьева.

Оператор Наталья Макарова.

Железовская Инна Борисовна родилась в 1930 году в Москве. Ее отец Борис Иванович Железовский служил в Красной армии, затем учился на чертежных и бухгалтерских курсах в Москве. Работал в Очаковском трамвайном депо им. Апакова, позже — на кондитерской фабрике «Красный Октябрь». Мать — Железовская Любовь Ефимовна (урожденная Гранат) — окончила консерваторию, была музыкальным работником в детском саду. 29 апреля 1938 года Бориса Ивановича арестовали на основании доноса. Особым совещанием при НКВД его приговорили к восьми годам ИТЛ по ст. 58–10 УК РСФСР. Наказание отбывал в Коми АССР (Локчимлаг, Устьвымлаг). Находясь в заключении, вел активную переписку с женой и дочерью, участвовал в ее воспитании. Умер от болезни и истощения в апреле 1943 года, не дожив трех лет до окончания срока, в поселке Вожаель. В 1948 году по совету своей матери Инна Борисовна поступила в медицинский институт — начиналась очередная волна репрессий, и было принято решение выбрать ту профессию, которая может пригодиться в лагере. Борис Иванович Железовский реабилитирован в 1989 году.

«Я, может быть, скоро приеду»

Мои родители поженились в 1927 году. Я родилась через три года в знаменитом роддоме Грауэрмана. Мама — выпускница консерватории, работала в детском саду музыкальным педагогом. Папа выучился сначала на чертежника, а потом и на бухгалтера. Из-за болезни сердца (у него был ревматизм, порок сердца) он выбрал себе такие специальности. Служил в трамвайном депо, а потом на кондитерской фабрике «Красный Октябрь», бухгалтером. Хотя я была единственным ребенком в семье, жили очень тяжело, у родителей были маленькие зарплаты. Все что можно — фамильное серебро, какие-то серебряные ложки — я «съедала», все относилось в Торгсин[26]. Когда папа стал работать на «Красном Октябре», жизнь начала налаживаться, у нас даже появилась домработница, которая помогала по хозяйству. Это были предпоследние годы перед его арестом. Я помню, когда были праздники, сотрудникам выдавали коробки, в которых лежал всякий лом: куски шоколада, какие-то некондиционные конфеты. Папа приносил это домой, было очень вкусно! Иногда приносил какие-то, по-видимому, бракованные игрушечки с леденцами внутри.

У папы были золотые руки, он делал по дому все. Говорят, даже шил мне одежду, валеночки мастерил — я же родилась в голодное время. Он был большой аккуратист. Я думаю, у него было немножко немецкой крови, Ich liebe Ordnung[27]. И эти качества мне передались по наследству. Я совершенно не выношу, когда нарушается порядок. Папина мать была какого-то непростого рода, и когда я шкодила, мама мне строго говорила: «О, Инесса-баронесса!»

Папа был теплый, нежный, любил со мной гулять, играть. Обучал меня шахматам. Почему-то запомнилось, как мы проводили время за городом. Дело в том, что раньше детские сады на лето выезжали на дачи, на природу. Мама как сотрудник отправлялась туда вместе со мной. Нас навещал папа. Он учил меня плавать, а еще я садилась на него верхом, и мы плавали вместе. Это было для меня такой радостью! Мы очень любили Новый год. Мама рассказывала, как они праздновали у себя в детском саду, как ребята танцевали, пели, какие у них были костюмы. Я с мамой тоже разучивала детсадовские песни, меня учили играть на пианино, и мы обязательно устраивали елку дома. К нам любили приходить гости, атмосфера в семье была замечательной. Мама играла на пианино, а папа очень хорошо пел, у него был прекрасный голос. Самой любимой у него была итальянская песня «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтаю»[28]. Я, когда ее слышу, всегда начинаю плакать, папу вспоминаю. На фотографиях 1937 года — душевные застолья, накрытый скатертью стол, хорошая посуда, еда самая простая, но все очень аппетитно и притягательно. Такая была благополучная семья. Наш дом посещали с удовольствием, но когда папу забрали, некоторые прекратили всякое общение, как от чумы бегали.