Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын

33-й ОШБ обеспечил успех 348-й стрелковой дивизии.

Б.К. Андрушкевич»

К сожалению, я не располагаю точными документальными данными о 33-м штрафбате, почему он имел такой большой номер, когда он сформирован и какова его дальнейшая судьба.

Однако, по имеющимся у меня архивным документам, известно:

Первое: 8 декабря 1943 года распоряжением штаба фронта из нашего 8-го ОШБ на должность командира 33-го штрафного батальона был направлен заместитель Осипова майор Мурза Илья Митрофанович, грек по происхождению, прибывший в наш штрафбат вместе с Осиповым с должности зам. командира полка.

Вместе с ним убыл туда капитан Калитвинцев Михаил Афанасьевич, командир 1-й роты, а также еще несколько офицеров с разных командных должностей.

Второе: 2 марта 1944 года в наш батальон были переведены из 33-го штрафбата большая группа штрафников, не успевших отвоеваться по прежнему месту пребывания, как это произошло в свое время с расформированием штрафбата № 2, передавшего свой оставшийся личный состав штрафбату № 1, который вскоре стал 8-м ОШБ. Из этой группы мне известны фамилии 5 бойцов, часть из которых попали в мой взвод, например Петров С.И., старше меня по возрасту на 9 лет, бывший старший лейтенант, имеющий большой боевой опыт и ставший у меня заместителем. Или бывший заместитель командира мотострелкового батальона Чадов, ставший замкомвзводом у Феди Усманова.

Отсюда я делаю вывод: 33-й штрафбат был срочно сформирован в первой половине декабря 1943 года из «избыточного» контингента штрафников, не вмещавшихся в штатные рамки 8-го ОШБ, и уже 22 декабря принял боевое крещение, о котором писал цитируемый выше Б.К. Андрушкевич.

А к 1 марта 1944 года он был расформирован за ненадобностью, просуществовав всего менее 3 месяцев. Конечно, это только мои предположения, прямых документальных подтверждений этому у меня пока нет. Кроме всего, мне непонятно, почему ему был присвоен такой большой (33-й!) порядковый номер. Может быть, когда-нибудь и эта тайна раскроется.

Вот и все, что я могу сегодня сказать о 33-м отдельном штрафном батальоне 1-го Белорусского фронта.

А все, что происходило при мне в 8-м отдельном штрафном батальоне 1-го Белорусского фронта, чего я был участником или свидетелем, расскажу в последующих главах этой книги.

В составе 48-й армии. Бои под Жлобином. В составе 3-й армии. Легендарный генерал Горбатов. Штрафники в тылу врага. Освобождение г. Рогачева

К рассвету 26 (или 27?) декабря 1943 года наш грузовичок остановился на окраине какого-то небольшого, всего из нескольких хаток, населенного пункта. Вернее, населенным он не был, так как населения в нем не было, только то там, то здесь возникали куда-то спешащие силуэты военных в шинелях или полушубках. По команде майора, доставившего нас сюда, мы повыскакивали из машины, захватив с собой свой нехитрый скарб, уместившийся в не очень объемных вещмешках. Изрядно продрогнув в открытой машине на декабрьском ночном морозном ветру, мы стали энергично двигаться, толкать друг друга, чтобы хоть немного согреться. Майор Лозовой быстро вбежал в домик с едва светящимся, словно прищурившимся окошком, и так же стремительно вскоре из него выскочил. Подойдя к нам, он бросил короткое: «За мной!» и широким шагом пошел, не оглядываясь, к другому домику. Мы, еще не размяв как следует свои ноги, едва успевали за ним.

Войдя через сенцы в большую комнату, сразу почувствовали, что помещение хорошо натоплено. Вдоль глухой стены на длинной лавке лежат кучей полушубки, от которых знакомо пахнет овчиной; рядом большая стопка новых валенок, тоже издающих приятный, знакомый с детства аромат. Подумалось, что это для нас. Как-то теплее стало на душе, ведь это проявление заботы о тех, кто станет теперь членом этой большой и очень необычной фронтовой семьи, о которой у меня, в частности, было еще весьма приблизительное представление.

Посреди комнаты стоял длинный, грубо сколоченный стол с рядом коротких скамеек. И не успел я подумать о том, что пора бы и пожевать чего-нибудь, как вошел молодой солдатик, принес стопку алюминиевых то ли мисок, то ли глубоких тарелок и поставил их на стол. Еще одно приятное ощущение заботы. Через несколько минут к нам вошел какой-то щупленький старшина в несвежем, местами засаленном полушубке и предложил позавтракать. Вслед за ним тот же солдатик внес кастрюлю с гречневой кашей, сдобренной поджаренной с луком американской тушенкой, к запаху которой я успел уже привыкнуть, находясь в резервном офицерском полку, откуда мы и прибыли сюда. В Алкино, в запасном полку, наша офицерская столовая такими запахами, за все 9 месяцев моего пребывания там, не баловала!

Довольно плотно позавтракав и попив крепкого горячего чая, вконец отогревшись, захотелось после бессонной ночи хоть немного вздремнуть, но вошедший к нам еще один офицер, поздоровавшись и представившись, как командир комендантского взвода, старший лейтенант Киселев, сообщил, что нас приглашает на личную беседу командир батальона, подполковник Осипов Аркадий Александрович. Потом Киселев положил на стол список, по которому мы должны были идти к комбату. Я в нем оказался четвертым. А первым пошел капитан Матвиенко, самый старший из нас и по званию, и по возрасту. Минут через 10 капитан вернулся, какой-то возбужденный, раскрасневшийся и стал выбирать себе полушубок и валенки. На наши красноречиво вопросительные взгляды Иван (так звали капитана) многозначительно отмалчивался.

Я с каким-то трепетным волнением дожидался своей очереди. И когда третий по очереди, старший лейтенант Муська Гольдштейн (так он себя назвал при знакомстве, и это имя так на все время и прилипло к нему), ушел к комбату, я не стал ожидать его возвращения и пошел вслед за ним, чтобы не заставлять комбата ожидать моего прихода. Это потом мы узнали, что по документам Гольдштейн значился как Муся или Мусь, а полное его настоящее имя Моисей. Многие через какое-то время стали называть его просто Мишей, таким он был компанейским, или, как бы теперь сказали, – коммуникабельным. Вскоре Муська вышел из домика комбата, я набрался духу, поправил на себе снаряжение, как можно тверже вошел к комбату и постарался точно по уставу доложить о прибытии в его распоряжение для прохождения дальнейшей службы. Комбат встал, вышел из-за стола, стоявшего напротив входа, подошел ко мне и молча протянул руку. Пожимая его ладонь, я вначале остерегался сильно пожать ее своей, вовсе не маленькой ладонью потомственного сибиряка, но оказалось, что рука у комбата крепкая, жилистая, и мне самому довелось почувствовать ее твердость. Как нас учили еще в разведвзводе на Дальнем Востоке, начальство нужно «есть глазами». Мой взгляд встретился с не менее внимательным и твердым взглядом подполковника.

Какое-то время, может, секунду, а может, значительно больше, мы молча разглядывали друг друга. Мне показалось, будто он изучает каждую черточку лица моего, чтобы навсегда его запомнить. А я успел заметить, насколько усталыми кажутся его глаза, с едва заметным прищуром и покрасневшими от бессонных ночей белками. На этом фоне очень выделялся ослепительно белый, свежеподшитый подворотничок у видавшего виды его кителя с несколькими орденами. Да и возраст его произвел на меня впечатление довольно пожилого, по нашим тогдашним, почти юношеским меркам, человека лет так более 45. Только когда я стал работать над рукописью моего «Штрафного удара», мне Рогачевский райвоенкомат сообщил, что Аркадий Александрович Осипов родился в 1908 году. Значит, в 1943 году ему было всего-то тридцать пять лет! Верно говорят, война не красит и не молодит человека!