Ясновидец - Карл-Йоганн Вальгрен

Где-то там, за зеленой стеной джунглей, в районе, сотнями лет обозначаемом на картах вице-короля белым пятном, скрывались последние дикие индейцы гуарани. В Асунсьоне Шустер слышал, как спившиеся метисы рассказывали о тайном волшебстве, доводящем до умоисступления даже самых закаленных воинов, о дикарях, консервирующих человеческое мясо ядом древесной змеи и поджаривающих сердца миссионеров, приправленные красным перцем, на костре. Он не верил в эти россказни, но теперь, когда джунгли по ночам наполнялись леденящими душу звуками, на опушке леса то и дело зелеными огнями вспыхивали глаза ягуаров и с реки доносились стоны утопленников, он готов был поверить во что угодно.

В тот самый день, когда орган был готов, индейцы внезапно исчезли. Шустер не мог бы объяснить, как это произошло: он привычно оглянулся на опушку, но там уже никого не было; казалось, их поглотили джунгли. Отец Зепп уехал в Асунсьон встречать делегацию из Ватикана, а Леандр был в миссии с двумя женщинами, заболевшими малярией. Он прислушивался к болтовне попугаев, многоголосому хору насекомых, странному пощелкиванию в джунглях, вечно умирающих и возрождающихся джунглях, и именно в этот момент, потрясенный величием творения, он сел за клавиатуру и начал играть.

Он играл несколько часов, без перерыва, ноги его без устали качали воздух, он импровизировал с мануалями, аликвотами, лабиалями и лингвалями — фуги, хоралы, менуэт. Он пытался представить себе, как выглядит эта странная штука, если смотреть на нее из укрытия в джунглях, глазами, никогда не видевшими белого человека. Что это — странный трон для кого-то высшего? Или зверь рыкающий, оседланный человеком, точно как в последний час Апокалипсиса? Когда он взял последний аккорд, уже стемнело, но джунгли хранили странное молчание; даже цикады, казалось, затаили дыхание.

Шустер упал на колени и прочитал весь венок молитв, после чего, вверив свою судьбу Господу и утолив жажду графином мелассы, заснул в гамаке, натянутом между двумя деревьями акайи.

Когда он открыл глаза, уже рассвело, обезьяны-ревуны оглашали окрестности своими любовными серенадами.

Он встал, преклонил колена и снова помолился, чтобы Господь дал ему силы преодолеть страх.

На опушке вокруг органа сидела группа индейцев гуарани со своими смертоносными духовыми трубками в руках.

Никакое другое событие не отпечаталось в памяти Шустера с такими деталями, как это утро шестьдесят лет тому назад. Постоянно борясь с тайной тоской по жизненному комфорту, он прожил в джунглях еще пятнадцать лет. Он постепенно стал легендой в миссии, основал четыре процветающих поселка, из которых наибольший насчитывал три тысячи душ. Он в совершенстве выучил язык дикарей, так что его даже назначили редактором словаря в двух томах, изданного по желанию конгрегации, где каждое слово, даже на самых захолустных диалектах, было переведено на латынь.

Для того, чтобы выжить на этом едва ли не самом удаленном форпосте христианства, требовался человек его конституции. Он пережил две эпидемии холеры, кровавое восстание индейцев, запущенную цингу, тропическую лихорадку, трепавшую его целый месяц, четыре укуса ядовитых змей и полугодовое рабство у мамлюков, когда последнее основанное им поселение было сожжено дотла, и он предпочел разделить судьбу дикарей — он любил их с такой же нежностью, как любил бы своих детей, которых ему никогда не суждено было иметь. Когда Иисусовы братья постепенно вынуждены были покинуть землю, куда они принесли свет и которую с такой скромной заботой оберегали, его отчаянию не было конца. Обуреваемые жаждой власти короли вытеснили их из основанной ими Земли Обетованной, положив конец дерзкой попытке возродить Эдем на основе нового побега генеалогического древа человечества, с Адамом и Евой индейского происхождения.

И Шустер точно знал, что есть какая-то связь между мальчиком и дикарями, среди которых он жил в молодости; именно поэтому в этот жаркий августовский вечер, пропустив все молитвенные часы и прислушиваясь к голосу призрака, звучавшему в его душе, он пытался установить, что это за связь.

Итак, сначала мальчик. Первое происшествие, сразу воспринятое народом, как чудо, случилось с пастухом по имени Дитмар Фромм — он утверждал, что ему достаточно было взглянуть на мальчика, чтобы сразу сообразить, где находится его сбежавшая овца, — в овраге, куда она забрела, поскольку он пренебрег своим пастушеским долгом и зашел в гости к знакомой девушке. «Даже и не сомневайтесь, — сказал он. — Я глазел на этого урода и думал, как бы мне найти свою овечку, и тут-то мне все и открылось!»

Чуть позже крестьянин с помощью мальчика нашел серебряное блюдо, пропавшее тридцать лет назад. Он только подошел к ребенку, и тут же его посетило видение. Он сам закопал блюдо в яблоневом саду во время одной из войн, в разгул грабежей, а потом забыл место. Он клялся, что едва взглянул на мальчика, как перед его внутренним взором открылось точное место клада, охраняемого Святой Девой Марией с золотым скипетром в руках и нимбом из механических бабочек, сверкавшим так ярко, что он на какое-то мгновение лишился зрения.

Одна женщина, по имени Константина Пауль, известная, правда, своей истеричностью, утверждала, что мальчик — это своего рода зеркало, и в этом зеркале каждый видит свое неизвестное ему самому «Я». Она сама, как она говорила, излечилась от неведомой болезни сердца только благодаря тому, что сидела у стен монастыря и слушала, как мальчик играет на органе. «Он помог мне заглянуть в мою душу, — рассказывала она сельскому священнику, — да благословит его Бог!»

Были и другие. Они утверждали, что мальчик — месмерист и владеет искусством читать чужие мысли; он, не прикасаясь к ним, вылечил их от самых разных болезней: зубной боли, шума в ушах, скверного запаха изо рта, запоров, хромоты, антракоза и даже слепоты, хотя в последнем Шустер не без оснований сомневался.

Больше всего беспокоили его новопостриженные. После того как появился мальчик, семеро, ни больше ни меньше, покинули монастырь. Один громогласно заявил, что Бог — это выдумка высших классов, чтобы удобнее было притеснять массы, и что жертвенная смерть Христа — чистейший миф, поскольку распяли на кресте неизвестного греческого грабителя, а сын плотника из Галилеи, на вере в которого была построена вся их ложная религия, сбежал с матерью в Сирию, что подтверждается апостолом Павлом — тогда еще его звали Саул — встретившим Иисуса на пути в Дамаск.

Что настораживало Шустера, так это то, что монах, перед тем как сделать свое заявление, провел с мальчиком не менее недели, обучая того всяким вспомогательным работам в монастыре, — понятно, что ребенок все делал ногами.

Другой на исповеди признал, что он не в состоянии более следовать обету воздержания, а еще двое просто-напросто исчезли, не оставив никакого объяснения.

Ходили слухи, что ребенок одержим бесом, и несколько уважаемых старых монахов направили к Киппенбергу доверенного человека, прося того, следуя правилам монастыря, отослать назад в дом призрения «дьяволово отродье», как они называли мальчика. Другие вдруг принимались ни с того ни с сего плакать, кто-то мог подняться среди ночи и бродить по коридорам монастыря, громко всхлипывая и прося Господа отпустить им неведомые грехи…