В незнакомых садах - Петер Штамм

Я отправился в ванную. Когда я вернулся, Дезире стояла в моей комнате. На ней уже была ночная рубашка. Она сняла покрывало с постели и откинула одеяло. Дезире поинтересовалась, не нужна ли мне грелка, не надо ли усилить отопление, задернуть занавески? Я поблагодарил и сказал, что мне ничего больше не нужно. Она поставила стакан на ночной столик и осталась стоять у кровати.

— Я вас укрою, — сказала она.

Я не мог удержаться от смеха, и девушка рассмеялась вслед за мной. Но потом я нырнул-таки в постель, а она меня укрыла.

— Будь ты моим братом, — сказала она, — я бы тебя поцеловала.

* * *

Проснулся я рано. Во всем доме царило оживление. Потом я снова задремал. Когда в десятом часу я вошел на кухню, Гвен уже мыла посуду. Она накрыла для меня стол и сказала, что после завтрака покажет мне сад. Отец увез маму в город, а Дезире сейчас в конторе. За едой я снова услышал скрипку — легкую, печальную мелодию.

— Разве это не чудесно? — спросила Гвен. — Музыка, дом и все остальное?

— Вот приехал бы ты весной, — говорила она, проводя меня по саду. Гвен показала мне гортензии, кусты сирени и гибискуса, которыми очень гордилась. Рассказала о своих садоводческих успехах, о завоеванных наградах. В руке у нее были ножницы. Во время разговора она иногда нагибалась, срезала улитку и наблюдала за тем, как плоть извивается вокруг смертельной раны. Так она, по ее словам, и представляла себе рай: Божий вертоград, в котором живут и трудятся построившие его праведники.

— Жизнь среди цветов, — сказала Гвен, — круглый год в саду. И в работе.

Вчера вечером, когда я приехал, дул сильный порывистый ветер, однако здесь, в саду, воздух был тих и недвижим. С серого неба, словно через фильтр, просачивался тусклый свет.

Гвен взяла меня за руку и сказала, что хочет мне кое-что показать. Она привела меня к небольшой рощице на краю участка. Под дубом с желтоватыми листьями какой-то странной формы в землю была врыта каменная плита.

— Мои дедушка и бабушка, — объяснила Гвен. — Здесь они родились и умерли. В один и тот же день.

Гвен присела и рукой расчистила надпись:

Мой милый друг, когда в могиле,

Могиле мрачной ты уснешь,

Я в том же растворюсь горниле,

Меня ты снова обретешь.

Гвен прочитала стихи по-немецки, сперва я этого даже не понял и попросил ее прочесть еще раз.

— Мама научила нас этим стихам, — сказала Гвен. — Они так прекрасны. В них сочетаются боль и любовь.

Гвен повторила, что бабушка с дедушкой умерли в один день — так сильно они любили друг друга. Похороны превратились в праздничное событие. Я присел, чтобы прочесть надпись на камне. С трудом удалось мне разобрать имена, год рождения стерся, а от года смерти сохранились лишь три первые цифры: «188».

— Как твои бабушка и дедушка могли умереть более ста лет назад? — спросил я. — И как ты можешь помнить их похороны?

Но Гвен уже исчезла. Уловив шелест листвы, я выпрямился и вошел в рощицу. Гвен удалялась от меня. Порой я видел, как ее фигура мелькает среди деревьев. Когда я настиг ее, она стояла у высокой стены, окружавшей участок.

— Я — лилия долин, а ты — яблоня, — сказала Гвен.

Она рассмеялась и посмотрела мне в глаза, смотрела до тех пор, пока я не отвел взгляда. Потом оттолкнулась от стены и пошла к дому, заложив руки за спину. Я шел следом на некотором расстоянии. Дойдя до розовых клумб, Гвен сказала, чтобы я заходил в дом — ей еще надо поработать в саду.

Внутри дома царила тишина. Слышалась лишь негромкая игра скрипки, все время повторявшей один и тот же мотив. Я вошел на кухню и налил себе кофе. Музыка прервалась, а потом заиграла снова. Мелодия была мне знакома, но я никак не мог вспомнить, откуда она. Идя на звук, я дошел до двери. Музыка раздавалась совсем близко. Я постучал. Игра прекратилась, последовала небольшая пауза, после чего дверь отворилась.

— Я ждала тебя, — сказала Эмилия и впустила меня в комнату.

— Что это за мелодия? — спросил я.

— Просто так играла, — ответила она. — Что в голову придет.

Эмилия указала смычком на диван. Я сел, и она вновь заиграла. У нее было печальное, сосредоточенное лицо. Играла она очень красиво. Одна мелодия незаметно переходила в другую, и мне казалось, что некоторые я уже слышал, но опять не мог вспомнить где. Посреди одной мелодии Эмилия перестала играть. Она рассказала, что ей никак не удается доиграть до конца — все время хочется играть дальше. И играет она лишь для того, чтобы найти этот конец. Ей даже сны об этом снятся, часто снятся.

— Я прохожу по саду. Слышу какой-то непрерывно звучащий мотив. Сама мелодия мне знакома, но ее конца я не знаю. И пытаюсь отыскать его в саду. Потом ко мне подходит отец. Он снимает с меня пальто. Когда же я просыпаюсь, то конца уже найти не могу.

Эмилия села на диван рядом со мной. Она смотрела на скрипку, которая лежала у нее в руках, как ребенок. Склонив голову, девушка словно к чему-то прислушивалась. Я спросил, не думала ли она уехать отсюда. Медленно покачав головой, Эмилия ответила:

— Я уже сняла с себя одежду, как мне снова надеть ее? — Нетерпеливым движением она отложила скрипку в сторону и сказала: — Да и куда нам ехать?

Я попросил ее показать альбом с рисунками. Эмилия покачала головой:

— Только если ты вернешься.

Я сказал, что мне пора.

— Не буду провожать тебя до двери, — сказала Эмилия и поднялась вместе со мной.

Мне казалось, ей хочется поцеловать меня в щеку, но она лишь прошептала мне что-то на ухо и подтолкнула к выходу. Проходя по дому, я слышал, как Эмилия снова начала играть — ту самую печальную мелодию, которую играла накануне вечером и сегодня и которую мне никак не удавалось узнать.

* * *

Выйдя из дома, я пошел по саду. Гвен нигде видно не было. Ворота оказались закрытыми. Я перелез через них и спокойно вздохнул, только оказавшись на улице. Мне не хотелось ждать, пока придет автобус, и я начал пешком спускаться с холма. Утром небо закрывали облака, теперь же дул порывистый ветер, нагонявший все более темные тучи. Деревья на краю дороги сильно раскачивались, словно старались вырваться из земли. На востоке, похоже, шел дождь. Когда я почти достиг подножья холма, навстречу мне выехал белый «мерседес». Машина остановилась передо мной. Доктор Кеннеди опустил стекло.

— Уже уходите? — спросил он. — Кто вас выпустил?

Он сказал, я мог бы остаться и пожить у них. Я возразил, что у меня с собой ничего нет, все мои вещи остались в гостинице. Тогда доктор предложил поехать в гостиницу забрать вещи и сразу вернуться. Он открыл дверцу, и я сел в машину.

Пока мы добирались до города, пошел дождь. Я спросил доктора о могильной плите на его участке. Он ответил, что не знает, кто под ней похоронен. Он купил участок тридцать лет назад. А плиту обнаружил только во время застройки. Доктор добавил, что мертвые его не интересуют. Потом он спросил, которая из трех дочерей мне больше понравилась. Я ответил, что прекрасны все три.