Ведьмино яблоко раздора - Алина Егорова

– Доброе утро, Елисей Петрович! – поприветствовал его дворецкий Степан, когда Смолин спускался по лестнице. – Что-то вы неважно выглядите. Не случилось ли чего, барин?

– Доброе утро, Степан. Все в порядке, тебе показалось.

Он окинул взглядом беззаботную физиономию дворецкого и ничего подозрительного на ней не разглядел. Уж не Степан ли принес в его дом яшму? Служит он в поместье долго и вхож всюду, так что, пожалуй, мог. Вот только зачем ему это? Относятся к нему здесь хорошо, рублем не обижают. Где он еще такое место сыщет, если прогонят? А ведь он, граф Смолин, прогонит, если о предательстве узнает, и Степан это знает. Нерасторопность простит, лень, даже воровство, но только не предательство. Два года назад он выгнал взашей садовника Тимура. Хороший был садовник, дело свое отлично знал – розы у него цвели буйным цветом и стояли долго. А уж какими красивыми были – ни у кого таких роз не было, один куст «Зари Востока» чего стоил! Ему этот сорт привез из Ашхабада помещик Гольштейн. Соседка Анна Тихоновна Голанова глаз от этих роз отвести не могла. Она тоже разводила в своем поместье цветы и очень хотела заполучить «Зарю Востока» в свой сад. И так, и эдак подходила к Смолину и цену высокую назначала, но Елисей не сдавался – держался кремнем. Его забавляли настойчивость и изобретательность соседки, одержимой целью во что бы то ни стало заполучить розовый куст. Потом внезапно Анна Тихоновна угомонилась и прекратила всякие разговоры на тему вожделенных роз. Когда Смолин сам заговаривал о розах, соседка, потупив серые глазки, переводила тему. Наведавшись в свой сад, Елисей не досчитался в нем «Зари Востока».

– Виноват, барин, недоглядел, щитовка цвет сожрала, – бухнулся в ноги Тимур.

– Что же ты молчал, сукин сын?

– Гнева вашего боялся, – признался садовник, понурив голову. – Не погуби, барин.

– Бес с тобой, живи, – махнул рукой граф. Ему вдруг стало все равно – есть в его саду редкий сорт роз, нет его.

Потом случайно Елисей узнал, что его розы растут во дворе у Анны Тихоновны. Соседка извивалась ужом, но все-таки призналась, что, отчаявшись купить розы у графа, купила их у садовника.

«Пожалуй, яшму принес не Степан», – пришел к выводу Елисей, мысленно сравнивая дворецкого с бывшим садовником. Тот был хитер, как лиса, а этот лапоть лаптем.

Елисей вошел в столовую, где уже собралась вся семья: теща Янина Дмитриевна, жена Анастасия Ивановна и дочь Наталия. Никто не приступал к трапезе, ожидая главу семейства.

– Доброго утречка, Елисей Петрович! – произнесла теща, явно желая обратного. Ей никогда не нравился зять, но отдать за него замуж Анастасию была воля ныне покойного графа Ветлугина. После смерти тестя Елисей, по ее мнению, вконец распоясался. Он и раньше не отличался высокой нравственностью – без стыда миловался со всеми девками в округе, а уж как старый барин помер, так и вовсе пустился во все тяжкие – ничто его больше не сдерживало.

– Что-то нонче у вас, Елисей Петрович, зенки красные. Небось опять вчерась до полночи не ложились, в карты с Голановым дулись. И так долгов как шелков, скоро по миру нас пустите.

– Маменька, что вы такое говорите, – одернула мать Анастасия. – Елисей Петрович в карты вовсе не дулись, ибо месье Голанов второй день как в поместье отсутствует. А что зенки у него красные, так это, должно быть, давление. Возраст, знаете ли, – чай, уже не юноша.

От такой поддержки Елисея передернуло. Вот дура! На себя бы посмотрела, «молодуха», прежде чем ему на возраст указывать. Граф зло заправил за воротник белоснежную салфетку, взял в руки нож, чтобы намазать на румяный рогалик масло, и внезапно ощутил в пальцах предательскую дрожь. Он сам не мог разобрать, отчего его трясет: от злости или от волнения. Елисей очень не хотел, чтобы дотошная Янина Дмитриевна его раскусила и прознала про яшму. А теща – не жена, с мозгами у нее полный порядок, понятно, в кого Натали такой головастой уродилась.

– Мне и вправду нездоровится. Пойду воздухом подышу, – сообщил граф и поспешил убраться из столовой.

– Ой, батюшки! Заболел! Я же говорю, давление! – запричитала Анастасия. – Надо за доктором послать. Степан!

– Не надо доктора, – строго сказал Елисей. – Само пройдет.

– Звали, барыня? – дворецкий уже был на месте.

– Седлай Воина да харчей мне собери.

– Как же, Елисей Петрович, а давление?! – встревожилась жена. Она обычно не перечила мужу, но когда дело касалось его здоровья, превращалась в наседку, защищающую несмышленого птенца. – Степан, ступай за доктором!

– Седлай коня, Степан! – рявкнул граф, и дворецкий, зная, кто в доме хозяин, отправился выполнять распоряжение Елисея.

– По миру пойдем, как пить дать пойдем, – сказала вслед зятю Янина Дмитриевна, подозревая недоброе.

– Эко вы наговариваете, маменька. Мы во всей губернии всегда самыми богатыми были.

– Именно, что были. Пока Смолин все наше состояние не промотал. Пока папенька был жив, он не позволял твоему мужу транжирить, а тепереча управы на него нет.

– А как же алмаз? – вступила в разговор Натали. При этом слове обе барыни чуть не поперхнулись чаем. Они обернулись и посмотрели на девочку, будто бы до этого ее в столовой не было и тут вдруг она материализовалась. Натали они считали ребенком, ничего не смыслящим во взрослых разговорах, а значит, словно бы и не слышащим их.

– Какой такой алмаз?

– Откуда тебе про него известно? – всполошились барыни.

– От деда. Он сам мне про него рассказывал. Говорил, вот заневестишься – будет тебе приданое.

Про то, что в их семье хранится алмаз размером с абрикосовую косточку, Ветлугины-Смолины старались помалкивать, чтобы лихие люди на него не позарились. Дед Натальи, Иван Ильич, скончался четыре года назад, когда девочка была совсем ребенком и, по разумению родни, ничего с тех пор помнить была не должна, а уж понимать произошедшее в минувшие времена – тем более.

– Никакого алмаза нет. Это шутка такая, – ласково произнесла Янина Дмитриевна, сомневаясь, что Натали ей поверила. – Ты вот что. Шутка – не шутка, а зазря о ней не болтай. И так скоро по миру пойдем.

– Не извольте беспокоиться, болтать не буду – дед не велел. Я согласна отдать алмаз на поправку дел. Пусть я буду бесприданницей, но по миру нам всем пойти не дам.

– Вот чего удумала. Бесприданницей она будет! – заворчала барыня, не зная, что возразить на неожиданно разумные доводы внучки. – Мала еще о приданом думать! Ишь, от горшка два вершка, а уже в невесты метит. Поела? Все, ступай из-за стола.

Когда Натали вышла, Янина Дмитриевна, проверив, не подслушивает ли кто под дверью, зашептала:

– Как бы Елисей Петрович до алмаза не добрался.

– Но маменька…

– Не перебивай, я знаю, что говорю! С твоего мужа станется, ни перед чем не остановится, окаянный. Я придумала, как алмаз спрятать понадежнее, – она еще раз оглянулась и зашептала совсем уже тихо, посвящая дочь в свой хитроумный план.