Упасть еще выше - Екатерина Островская

– Мне это не очень нравится.

– Мне тоже, – шепнул Коля, – но Пышкин сказал, что можно оформить договоры на покупку оборудования, которое у меня уже есть, то есть на собранные мною приборы и на комплектующие. Налоговая такие вещи не проверяет, достаточно представить само оборудование… А плановая налоговая проверка все равно только через три года, к тому же он пообещал закрыть любые вопросы, если они возникнут.

– Ты что же, собираешься с ним фирму открывать?

– У Володи уже есть такая. Он, правда, не может заниматься коммерческой деятельностью, и потому предприятие оформлено на его знакомого, но тот даже не пытается встревать в дела.

– Мне все это не нравится.

– Мне тоже. Я отказался, но Володька за голову хватался, говорил, что я людей подвожу. Механизм уже запущен – у инвестора, которого он целый месяц окучивал, возникнут финансовые потери…

– Что нам до них? – шепнула Лена и поняла, что для мужа, который гораздо умнее и талантливее ее, эти инвестиции – единственный и, может быть, последний шанс реализовать свою мечту.

Он талантливый, может быть, даже гениальный изобретатель, не случайно Пышкин столько лет крутится с ним рядом. Но Коля скромный: он и теперь-то попросил денег лишь после того, как она сама посоветовала ему взять у друга-депутата.

– Откажись, – шепнула Лена, обнимая мужа.

– Я это уже сделал, – напомнил он.

Муж явно что-то скрывал. Понятно было, что ничего криминального у него за душой нет – он оставался прежним, как всегда, они беседовали по вечерам, но он меньше стал говорить о своей работе и вообще выглядел если не торжественным, то немного напряженным. Несколько раз кто-то звонил ему на мобильный, и Коля, который обычно ничего не скрывал от жены, выходил беседовать в другую комнату. Возвращаясь, извинялся и объяснял, что просто не хотел никому мешать своей болтовней. Но прежде ему никто никогда не звонил с каким-нибудь пустым разговором. Лена понимала, что Пышкин наверняка нашел инвестора, а муж не делится с ней этой новостью, чтобы не спугнуть удачу. Она не задавала вопросов, делала вид, будто ничего не замечает, но волновалась и молила Бога, чтобы все наконец решилось. Впрочем, волновалась она серьезно и не понимала отчего. Словно было какое-то предчувствие – предчувствие чего-то такого, что должно изменить их жизни и, может быть, не в лучшую сторону. Лена старалась ни о чем не думать, гнала от себя мысли об инвестициях, старалась не вспоминать даже имени Пышкина, чтобы не возникало ассоциаций. Но как его не вспоминать, если начала постоянно звонить Топтунова и делиться своими достижениями! То ей Пышкин купил норковый полушубок, то подарил просто так, без всякого повода, колечко с рубином, то пообещал в скором будущем удивить ее чем-то, и теперь Ирка мучилась, не зная, какой сюрприз ее ожидает. Все время звучало: «Володя, Володя, Володя…» Это не раздражало, но слушать все время об одном и том же было утомительно, и к тому же разговоры отнимали много времени. А ведь Лена по-прежнему работала над рукописью книги Кадилова. Теперь Максим Максимович регулярно прочитывал все написанное, делал пометки и указывал места, где надо что-то исправить. Таких мест было немного, и чаще всего Кадилов говорил, что сам потом это сделает.

Однажды он зашел в кабинет Лены, попросил последнюю распечатку, но, взяв в руки, задумался.

– Вы сделали небольшое отступление о половых пристрастиях Гитлера… И потом, возвращаясь к теме «вожди и сексуальность»…

– Я не хотела касаться этого вопроса, – попыталась объяснить Зворыкина, – просто, когда…

Но Кадилов не слушал.

– Весьма обширная тема, я давно собираю материалы по ней. А тут, кстати, все тот же американский издатель позвонил и спросил, нет ли у меня чего-нибудь в подобном роде. Пришлось сознаться, сказать, что имеются кое-какие наработки. Так он мне книгу заказал. То есть не заказал, а пообещал подготовить контракт, после того как я сдам эту рукопись. Причем сказал, что в свете нынешней толерантности взгляд на фюрера как на злодея может быть пересмотрен. В нынешней Европе, да и не только, гомосексуальность или педофилия – это не порок, не болезненная распущенность, а нормальная сторона половой жизни современного человека. И если я, то есть мы с вами сможем убедить читателя в том, что все военные преступления Гитлера – не что иное, как сублимация, попытка подавить в себе то, что рвалось наружу, но что осуждалось тогда общественным сознанием… Как вы на это смотрите?

– Я пока занята другой книгой, – напомнила Лена.

– Конечно, конечно, – согласился Максим Максимович, – но все же учтите, что нам предстоит долгая совместная работа.

Вполне возможно, что он говорил это и Рите Ковальчук, которая была уверена, что ее работа в клинике Кадилова – это навсегда. А Максим Максимович уволил ее, вернее, предупредил об увольнении – дал две недели срока на сборы. Теперь Рита появлялась с заметным опозданием и редко досиживала до самого конца рабочего дня. Она не скандалила, но когда встречала в коридоре Зворыкину, отворачивалась, скорчив брезгливую гримасу. Разговаривать с ней и объясняться Лена не считала нужным, в конце концов, они не были близкими подругами – да и вообще никогда не дружили.

Кадилов перестал вспоминать свою любовницу, словно той никогда и не было вовсе. Лишь однажды в служебном буфете, когда Лена обедала, сидя за одним столиком с Дмитрием Натановичем Рейнгольдом, Максим Максимович подсел к ним и завел неспешный застольный разговор о профессии. Правда, участвовал в этом разговоре только Рейнгольд, который просто кивал или односложно отвечал. Но Кадилову этого было мало, и он начал обращаться непосредственно к Лене.

– Студенты нынче не те пошли, – вздохнул он, – я недавно читал лекцию, посвященную столетию первого русского издания «Толкования сновидений», и попросил всех прочитать этот небольшой труд. Потом одну фифу во время зачета спрашиваю, в чем заключается функция сновидений, и эта дурочка начинает уверенно нести всякую чушь. Смотрю ее зачетку – практически круглая отличница…

– И при этом круглая дура, – согласился Рейнгольд. – Что мы, таких не видели прежде? Симпатичная хоть?

– Не в этом дело, – сделал озабоченное лицо Максим Максимович. – Если преподаватель говорит что-то на лекции, надо внимательно слушать, а не думать о том, как ему понравиться.

Он взглянул на Лену, словно ждал ответа на вопрос, заданный студентке, именно от Зворыкиной.

– Функция сновидения – защита сна, – сказала она. – Сновидение – компромисс между потребностью во сне и бессознательными желаниями. Галлюцинаторное исполнение желаний.

Кадилов кивнул, посмотрел на Рейнгольда и произнес, слегка понизив голос:

– Фрейд, конечно, не догма. Моя практика иногда дает довольно интересные примеры. Один крупный чиновник признался мне во время сеанса, что во сне он вступает в связь со своей тещей. В жизни он ее ненавидит: она старая, крикливая, злобная, настраивает против него жену и детей, а во сне он ее преследует, целует руки и шею, задыхается от страсти и желания…