Русская Америка. Слава и боль русской истории - Сергей Кремлев

В первых песнях поэмы «Пётр Великий» Ломоносов даже в стихах проводил мысль о значении Америки для России и писал:

Между прочим, последнюю ломоносовскую строку тоже, как правило, при цитировании опускают, отчего смысл слов «Колумбы росские» полностью искажается. Ведь великий наш помор, написав так, как он написал, имел в виду прямо то, что генуэзец Колумб открывал Америку с запада, а русские открывают ту же Америку, но — уже с востока.

И уж как прямой то ли наказ Михайла Васильевича монархам, то ли — как прямой его упрёк им, врезаны были в эпоху следующие слова:

«Если же толикая слава сердец наших не движет, то подвигнуть должно нарекание от всей Европы, что имея Сибирского океана оба концы и положив на то уже знатные иждивения с добрыми успехами, оставляем все втуне».

Ломоносову бы при Петре жить! Великий наш царь-реформатор явно не просто так интересовался — «сошлася ли Америка с Азией?» и не любопытства ради спешно отправлял Евреинова и Лужина для выяснения этого вопроса. Думаю, если бы Пётр прожил бы ещё хотя бы с десяток лет и вовремя узнал, что нет — «не сошлася», то судьба Русской Америки могла быть совсем иной — как раз в том роде, о котором писал великий наш помор, мечтавший, что называется, в духе задумок Петра. И русский Тихоокеанский флот мог бы стать реальностью на полтора века раньше.

Правда, виднейший наш историк Сергей Михайлович Соловьёв (к сожалению, теме движения России к водам Великого океана не посвятивший и десятка строк) объяснял внимание царя Петра к российской восточной окраине тем, что надо было, мол, «удовлетворить требованию науки, выставленному Лейбницем, узнать, «сходится ли Азия с Америкой…».

К труду С.М. Соловьёва на ниве отечественной истории я отношусь с немалым уважением, однако по поводу этого его заявления остаётся лишь пожать плечами. Лейбниц — Лейбницем, но Пётр умел видеть будущую историю России подальше и собственного носа, и — Чукотского «носа»… Отправляя Беринга на поиски северного пути в Америку, Пётр писал: «Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских». А впервые он заинтересовался проблемой ещё в молодости, после знакомства с донесениями Владимира Атласова о Камчатке.

Так же, как Соловьёв, то есть узко, понимали задачи 1-й Камчатской экспедиции и многие другие историки как в XIX, так и в XX веке. Однако издавна существовало и более широкое (и явно более точное) мнение на взгляды Петра и понимание им задач Российского государства. Не склонный к лёгкости мысли, зато склонный к основательности, академик Владимир Иванович Вернадский третью главу своих ещё дореволюционных «Очерков по истории естествознания в России» назвал: «Пётр Великий — инициатор науки в России». Там Вернадский писал:

«Хотя Пётр исходил из идей государственной полезности, он в то же время обладал поразительной любознательностью, заставлявшей его обращаться к научным вопросам, тратить средства на научные предприятия и тогда, когда прямая государственная полезность была неясна…

Не раз проявлялись в словах и действиях Петра указания на яркую идейность, которая им руководила в этой работе…

Любопытно, что определённые научные вопросы, поставленные Петром, определили на долгие годы, на несколько поколений после него, научную работу русского общества. Пётр выдвинул вопросы географического характера, и главным образом исследование крайних восточных пределов Русского царства. Исследование азиатской России, в частности Сибири, получило такое значение, какое нам теперь кажется странным и непонятным (это писалось в 1912 году, в бескрылой, вконец запутавшейся царской России Николая II. — С.К.). На составление географической карты этих мест, познание её природы были истрачены средства и использованы силы, не имевшие ничего общего с тем, что было сделано для этого в XIX столетии (и Вернадский знал, что писал! — С.К.). Великая Сибирская экспедиция 1730–1740-х годов, как и более ранняя экспедиция Беринга, была предприятием, финансирование которого должно было заставить призадуматься и другие государства с более прочным бюджетом, чем Российская империя того времени».

Конечно, Вернадский был прав. К тому же имеется абсолютно точный ответ на вопрос — одна ли жажда удовлетворить научное любопытство Лейбница заставила Петра обратить свой взор на дальнюю восточную окраину России и дальше? Причём ответ этот дал сам Пётр.

Напомню, что 2 января 1719 года он в своей инструкции Евреинову и Лужину не только предписал им установить, «сошлася ли Америка с Азией», но и «зело тщательно сделать не только зюйд и норд, но и ост и вест, и все на карте исправно поставить…» Иными словами, Евреинов и Лужин должны были пролагать свои маршруты как с юга на север, отыскивая перешеек или пролив, так и с востока на запад, то есть исследуя вообще всё водное пространство, простирающееся от берегов Сибири на восток. А это была уже задача, по сути, геополитики, в чём Пётр разбирался получше многих.

Да и указ Петра Адмиралтейств-коллегии об организации 1-й Камчатской экспедиции содержал такую подлинную помету Петра, которая выдаёт его интерес к Америке как таковой. 23 декабря 1724 года, подписывая указ, Пётр пометил: «Зело нужно штюрмана и подштюрмана, которые бывали в Нордной Америке».

Более того, ещё 24 апреля 1713 года корабельный мастер и государственный деятель Фёдор Степанович Салтыков (?–1715), сын тобольского воеводы Степана Ивановича Салтыкова и сподвижник Петра, направил из Лондона Меншикову для передачи царю «Пропозицию», где предлагал, в частности, «велеть построить корабли на инисейском устье», и «теми кораблями, где возможно, кругом сибирскаго берега велеть проведать, не возможно ли найти каких островов, которыми б мочно овладеть под ваше владение». Причём Салтыков далее писал, что «ежели таких островов и не сыщется, мочно на таких кораблях там купечествовать в Китаи и в другие островы…»

Предлагать перегнать суда из устья Енисея в Тихий океан можно было лишь в случае уверенности в том, что между Чукоткой и Америкой есть морской проход — пролив. И Салтыков явно был в том уверен — коренной сибиряк, он знал и о походах Семёна Дежнёва, и о походах Атласова к устью Анадыря. В 1714 году Салтыков подал Петру и ещё одну записку «Изъявления прибыточные государству» о поисках морского пути из Архангельска в Китай.

Так что не многомудрые наставления Лейбница побудили Петра двинуть к «Тихому морю» вначале двух молодых русских парней-геодезистов, а затем — и Витуса Ионассена Беринга. Да и Михайла Васильевич Ломоносов, при всём своём уважении к светилам европейской науки, не идеями Лейбница тут вдохновлялся.