Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

class="p1">В ружье! всем строиться! выходить!

День зимний, яркий. Торопясь, выбегают из хат люди, поблескивая на солнце штыками. Эта окраина села возвышенней: видно, как с противоположной подъезжают конные – игрушечные солдатики, а на ярко-белой линии горизонта появились черные, густые цепи.

«Вторая рота, построиться! Будем залпами стрелять по разъездам!» – кричит полковник С.

Рота вытянулась серой лентой. Лица напряженны, слегка бледны. Никто ничего не говорит. Щелкнули затворы, взлетели винтовки, шеренга ощетинилась.

«Рот-та, – замерли, – пли». Гремит залп. Черненькие игрушечные фигурки-кавалеристы остановились, метнулись…

«Рот-та – пли!» – залп! Фигурки повернулись, вскачь несутся к цепям.

«Скачут, сволочи, – бросает полковник, – рота – пли».

Вж… вж… – шуршит в ответ шелковой юбкой первая шрапнель, и за нами вспыхивает белое, звонкое облачко.

«Перелет», – говорит кто-то.

На взмыленной, задохнувшейся лошади подскакал ординарец: приказано отойти к Хопрам. Начали отступление. По белому топкому снегу, блестящему миллионами цветов и блесток, растянулись черными пятнами две цепи, а сзади, застилая горизонт, густыми, черными полосами движутся на нас большевики.

«Смотрите, у них кавалерия на фланге», – говорит кто-то.

Видно, как справа от пехотных цепей, мешаясь, неровно колышется кавалерия.

Глухой выстрел… приближаясь, свистит снаряд… по нас, по нас… нет… перелет… по первой линии… с визгом и звоном взрывает белый снег граната, оставляя черное пятно. Люди упали. Все ли встанут? – нет, встали, цепь движется.

Чаще, чаще свистят, рвутся снаряды. Большевики движутся быстро, наседают, наседают…

Скачет второй ординарец: приказано занять позицию южнее станции Хопры – станцию оставили.

Перелезли поросший кустарником овраг, рассыпались по возвышенности и залегли.

Впереди открытая белая степь, по ней ползут черные полосы-тени, влево и вправо от них уступами колышется кавалерия…

Над нами звонко рвутся белые облачка шрапнелей. Около нас с визгом роют землю гранаты…

Но вот и за нами приятно громыхнуло: наша бьет. Еще, еще, и через головы с воем уходят снаряды. Все жадно ловят: как разрывы?

«Недолет», «Хорош», «Прямо по цепям», – слышится возглас…

Артиллерия бьет часто и метко. В цепях большевиков замешательство. Залегла первая – остальные остановились. Видно, как смыкаются, толпятся… «Смотрите, смотрите, товарищи митингуют!»

Вместо цепей на снегу уже пятна, неровные, колеблющиеся.

Вот опять медленно расходятся, передняя цепь двинулась вперед, наступают…

Рвутся их снаряды, и клокочут уходящие наши. Пулеметчик прижался к пулемету. Пулемет ожесточенно захлопал, дрожит, выбрасывает струйку белого дымка и рвется вперед, как скаковая лошадь. Пиу… пиу… – свистят, мягко тыкаясь, пули. Защелкали винтовки. Серые фигуры вжались в белый снег. Лица бледны, серьезно-ожесточенны. Глаза выбирают черные точки на противоположной дали, руки наводят на них винтовки, глаза зорко целятся…

Мы – горсточка. Единственная наша защита – артиллерийский огонь. Полковник С. зовет меня: «Сейчас же на будке возьмите лошадь, скачите к начальнику участка, доложите, что на нас наступают два полка пехоты, охватывают фланги батальона по два, кроме того, с флангов кавалерия… Спросите приказаний и не будет ли подкреплений…»

Я сажусь верхом. Усталая лошадь не хочет идти. Бью ее, скачу…

На крыше вагона офицер и генерал Черепов. Генерал в бинокль смотрит вдаль – на бой. Сидя верхом, приложив руку к козырьку, докладываю приказание полковника С. и прошу распоряжений.

Вдали слышатся разрывы снарядов, ружейная пальба и пулеметы…

Генерал Черепов секунду молчит. «Голубчик, доложите все это генералу Деникину, он в поезде, в другом, сзади…»

Еду, ищу. «Вагон командующего?» – «Вон, второй вагон-салон…»

Спрыгиваю с лошади – вхожу в вагон. «Вам кого?» – спрашивает офицер в красивой бекеше и выходных сапогах. «Генерала Деникина, с донесением». – «Сейчас…» Выходит Деникин. В зеленой бекеше, папахе, черные брови сжаты, лицо озабочено, подает руку… «Здравствуйте, с донесением?» – «Так точно, Ваше Превосходительство».

Повторяю донесение… «Полковник С. приказал спросить, не будет ли подкрепления и не будет ли новых приказаний?»

Лицо Деникина еще суровее. «Подкреплений не будет», – отрезал он.

«Что прикажете передать полковнику С.?»

«Что же передать? Принять бой!» – с раздражением и резко говорит генерал.

Сажусь на лошадь. Проносится злобная мысль: хорошо тебе в вагоне с адъютантами «принимать бой». Ты бы там «принял». И тут же: ну что же Деникин мог еще сказать? Отступать ведь некуда, подкреплений нет. Стало быть, все ляжем…

«Ну, что?» – кричит издалека полковник С. «Подкреплений не будет. Принять бой приказали генерал Деникин», – отвечаю я, спрыгивая с лошади. «Деникин? Он здесь? Вы ему все сказали?» – «Все». – «И принять бой?» – «Да». – «Стало быть, всем лечь. Хорошо», – говорит полковник С., и в голосе его та же злоба.

Несут раненых. «Куда ранен?» – «В живот», – тихо отвечают несущие.

Цепи наступают. С ревом, визгом рвутся гранаты, трещат винтовки, залились пулеметы. Все смешалось в один перекатывающийся гул…

Но вот первая большевистская цепь не выдержала нашей артиллерии, дрогнула, смешалась со второй.

По дрогнувшим цепям чаще затрещали винтовки, ожесточенней захлопали пулеметы, беспрерывно ухает артиллерия…

Большевики смешались, отступают, побежали…

Отбили. И сразу тяжесть свалилась с плеч. Стало легко. «Слава Богу». Смолкают винтовки, пулеметы, редко бьет артиллерия.

Полковник С. стоит около цепей на холмике. К нему идет генерал Деникин с адъютантом. Полковник рапортует. Деникин сумрачно смотрит на цепи. «А это что у вас за люди, полковник?» – «Это цепочка для связи, Ваше Превосходительство». – «Людей нет в цепи, а вы стольких отвлекаете для связи? Как же это, полковник? Ведь вы же «необыкновенный»…»

Кончился бой. Смеркалось. В тишине вечера молчаливо сходятся усталые люди…

Ночью на краю оврага заняли маленькую дачу из двух комнат. Все повалились на пол, заснули мертвым сном.

Из караула приходит офицер, расталкивает смену: «Вставай – смена!»

«Сейчас, ладно», – бормочет тот спросонья, лениво встает, берет холодную винтовку и, потягиваясь, выходит на мороз из душной, битком набитой комнаты.

Всю ночь полковник С. посылает рапорта генералу Черепову с просьбой позаботиться о теплых вещах и довольствии, которого за день не получали…

Рассвет чуть бледнеет. Люди на ногах. Внутри неприятно тянет, сосет: «Сейчас опять наступление, бой».

Вчера измятый снег розовеет. Выкатывается край багряного солнца. Люди лежат в цепи час, два. Но большевики не наступают, даже молчит артиллерия. От взводов остаются дежурные – остальные уходят греться.

Так стоим на этой позиции несколько дней. Мы не отдыхали с выхода на Сулин, почти все обморожены, теплых вещей – нет, довольствия – почти нет, многие заболели – уехали в Ростов.

Полковник С. просит о нашей смене. Долго отказывают. Наконец нас сменяет отряд «Белого дьявола» в 30 человек и капитан Чернов с 50 офицерами.

Мы едем в Ростов.

* * *

Рано утром, с вокзала, полковник С. посылает меня с докладом к генералу Корнилову.

С обвязанным, обмороженным лицом, в холодных сапогах, в