Гвардеец - Дмитрий Дашко

— Очень боюсь.

— Тогда в чем дело? — генерал нахмурился. — Почитаете нашу службу бесчестием?

— Помилуйте, Андрей Иванович. Разве может служение родине быть бесчестным. Но ведь не всегда известно, когда ты служишь стране, а когда выступаешь марионеткой в чужих руках.

— И за меньшие слова люди языков лишались. С огнем играете, фон Гофен, — покачал головой Ушаков. — Боюсь, мой долг возбудить супротив вас новое расследование.

— Что это вам даст, Андрей Иванович? Ну, повеселятся ваши каты: ребра переломают, мясо кнутами вырвут, иголки под ногти позагоняют. И что? Каков будет результат? Сломать меня не проблема, и не такие у вас после пыток ноги целовали. Натешите самолюбие, а какая от того польза стране выйдет?

— Одним болтливым наглецом станет меньше, — просто констатировал Ушаков.

— И все? Стоит ради этого запускать государственную машину? Неужто нет дел поважнее? Все воры пойманы, предатели по дубам развешены, а иностранные шпионы в казематы посажены… Все, Андрей Иванович?

— Это упрек? Да я тебя… — Ушаков побелел от злости, — в порошок сотру мерзавца этакого.

— Стойте, не ломайте дров, господин генерал. Простите мою вольность. Я никоим образом не хотел задеть ваши чувства.

Ушаков быстро взял себя в руки и заговорил спокойным тоном:

— Тогда как прикажете понимать?

— Вопрос в том, кто вам нужен, Андрей Иванович. Если ищете доносчика, презираемого всеми, в том числе и товарищами, то я не являюсь подходящей кандидатурой. Бегать в Тайную канцелярию с криками «Слово и дело» из-за того, что кто-то по глупости ляпнет что-то не вполне подобающее в адрес императрицы или членов ее кабинета — не для меня. Уверен, вы завалены такими делами и сыты по горло.

Ушаков улыбнулся. Я все же задел струнку в его душе. Действительно, львиная доля расследований в и без того небольшой по штату Тайной канцелярии приходилась на откровенную ерунду. Порой случались по-настоящему анекдотические случаи, но чиновникам приходилось тратить время, деньги и прочие важные ресурсы на полноценное следствие с привлечением свидетелей, тремя пытками и прочими стандартными процедурами. За рутиной от внимания инквизиторов ускользали действительно важные вещи — реальные, не надуманные заговоры, интриги иностранных дипломатов, разыгрывавших свои партии при дворе, да что говорить — государственные перевороты, делавшиеся силами нескольких сотен гвардейцев.

— Я недавно прибыл в Россию, — продолжил я, — но уже успел оценить «гостеприимство» вашего учреждения.

Генерал усмехнулся.

— Чем богаты… — сказал он. — Похоже, до меня начинает кое-что доходить. Быть доносчиком вы не желаете, но от сотрудничества, кажется, не отказываетесь. Набиваете себе цену, барон?

— Можно сказать и так, Андрей Иванович. То, что вы предлагаете — не мой уровень.

— Неужто на место мое замахиваетесь? — с иронией спросил Ушаков.

— Не по Сеньке шапка. Надеюсь, я правильно применяю эту русскую поговорку?

— Скажем так, ошибок за вами я пока не замечаю, — кивнул генерал.

— Тогда я объясню свою позицию.

— Окажите милость, — опять заулыбался Ушаков.

А мужик-то с юмором, подкалывает в нужный момент. И чувствуется, что заинтересовался. Постараюсь, чтобы рыбка с крючка не спрыгнула.

— Не сомневайтесь, я знаю себе цену, но не собираюсь требовать денег, чинов и привилегий. Нет-нет, — я поспешил предупредить ехидное замечание Ушакова, — меня с полным основанием можно назвать честолюбивым карьеристом, но всякая милость с вашей стороны быстро обратит внимание тех, кому лучше бы держаться в неведении. Я буду пробиваться сам. Если действительно увижу угрозу стране и престолу, приду к вам и расскажу все, что знаю. Но роль мелкого шпика не для меня. Уж извините. Это все равно, что палить из пушки по воробьям.

— Вы ведь из немцев, фон Гофен. Почему я могу вам доверять?

— Очень просто: я решил связать судьбу с Россией, поэтому буду служить ей до последнего вздоха. Простите за пафос, но это так.

Задумчивость во взоре генерала снова сменилась живым интересом.

— Что-то в вас есть, фон Гофен, правда, пока не понимаю что именно, — проницательно заметил он.

— Что вы, — удивлено сказал я. — Человек я самый рядовой.

— А вот тут я с вами не соглашусь. Странный вы, барон, зело странный, но странность эта искусно маскирована. Не могу вас раскусить вот так с пылу с жару. Ну да ничего. Человек вы вроде невредный, и какая-то польза от вас непременно должна быть. Я подумаю над вашими словами.

Взгляд Ушакова пронизывал, будто рентген, казалось, генерал читает мои мысли. Человек, занимавший такой высокий пост, просто обязан иметь хорошую интуицию, иначе не выжить, но у Андрея Ивановича она была не просто хорошей — я бы назвал ее потрясающей. Не знаю, что он чувствовал, но мне было весьма не по себе.

— Вижу, беседа наша подошла к концу. Не стану неволить вас, барон. Я бы конечно мог заставить вас следовать только моим директивам, но боюсь потерять на этом больше чем приобресть.

— Спасибо за разговор, Андрей Иванович. Перед тем, как меня уведут, скажите: что будет со мной и моим кузеном? — я не мог не задать этот главный вопрос.

— Скоро узнаете, — многозначительно произнес Ушаков, прежде чем вызвать караул.

Я вернулся в камеру. Не находивший себе места Карл, успокоился, увидев, что со мной все в порядке. День прошел как обычно, а вот на утро нас ожидал сюрприз.

Еще до первых петухов дверь камеры распахнулась. На пороге стоял сержант измайловец. Благодаря караульным я научился довольно сносно различать мундиры полков, так что определялся теперь практически с лету — особенно с гвардейцами. Правда, отличий между унтер-офицерами в одежде не имелось, что сержант, что капрал одного полка одевались одинаково. Но этот представился, видимо, гордясь должностью.

— Господа фон Гофен и фон Браун, прошу привести ваши костюмы в порядок и следовать за мной, — тоном, не терпящим возражений, объявил он.

— Что это значит? — спросил я, теряясь в догадках.

— Вы свободны. Всякая вина с вас снята. Пройдемте в канцелярию, дабы уладить формальности и подписать бумаги о неразглашении тайны.

Не веря в происходящее, мы с Карлом пулей вылетели из камеры, ожидая вдогонку криков или выстрелов в спину, но все обошлось. Подписав все, что требовалось и, заверив, что будем строго блюсти все тайны, поспешили покинуть Тайную канцелярию, пока никто не передумал.

За воротами крепости стояла закрытая карета.

— Садитесь, — приказал сержант.

— Но ведь мы свободны и вольны поступать как заблагорассудится, — удивился я.

— Садитесь, — настойчиво повторил сержант. — Это в ваших же интересах.