Пуговицы - Ида Мартин

— Если я кого и мечтал убить, после каждого её урока, так это себя.

Контрольная была сложная, но меня занимало совершенно другое.

Взгляд настырно упирался в спину на второй парте.

За кого Надя держала Томаша? За маленького питомца или он всё же имел право голоса? Насколько она вообще была с ним откровенна? Рассказывала ли о флэшке? Ведь если ему известно о записи, объяснять ничего не потребуется.

Я должна была набраться смелости и поговорить с ним насчёт растяжки.

Но почему за эти дни ничего не выдало его особенного расстройства? А выражение лица оставалось таким же ровным и невозмутимым, как всегда?

Томаш не был замкнутым, нелюдимым или мрачным. Он охотно общался со всеми, кто проявлял к нему интерес, разговаривал, смеялся и рассказывал истории. Держался доброжелательно, но на расстоянии, ничего про себя не поясняя и не спрашивая. А когда заканчивались уроки, домой шёл всегда один. За полтора года учёбы у нас он так ни с кем не подружился.

Всё, что мы знали о нем, это то, что ездил он на автобусе, и что у него была младшая сестра, которая училась в четвертом или пятом классе.

Я была уверена, что самомнение Томаша зашкаливает. Типа он такой умный, красивый, хороший и правильный, а мы — низкопробная районная шушера. И не только из-за того, что он так нелепо и обидно меня послал, скорее из-за ситуации, случившейся чуть позже, в декабре.

Было холодно и шёл снег. На ступенях школы под козырьком стояла девочка. Расклешённая юбочка, два хвостика, за спиной массивный портфель. Она жалась, стараясь увернуться от радостно вылетающих из школы девятиклашек.

Я узнала в ней сестру Томаша и притормозила.

— Отошла бы, а то затопчут.

Девочка послушно сделала шаг назад, но не ушла.

— Ты к брату?

Она кивнула.

Какой-то придурок, закидывая рюкзак на плечо, чуть не заехал ей по лицу, и я едва успела отдёрнуть её в сторону.

— Идём внутрь. Там безопаснее и теплее, — я отвела её к столику охранника.

— Стой здесь.

— Спасибо, — прошептала девочка и по её щекам потекли слёзы. — Я телефон потеряла. Его украли. Положила рядом с собой, когда переобувалась, а потом смотрю — пропал.

— Хороший телефон?

— Конечно, хороший. Он же мой.

Она дрожала, как осиновый лист, и я накинула на её плечи свою куртку.

— Не расстраивайся. С телефонами так часто бывает. Они ломаются, разбиваются, пропадают. К этому нужно привыкнуть.

— Что ты тут делаешь? — раздался за спиной голос.

Я выпрямилась. Сзади стоял Томаш.

— У меня телефон украли, — повторила девочка.

— Понятно, — брат снял с неё портфель.

— Если локация была включена, — сказала я. — Можно попробовать его найти. Мы один раз так вернули телефон.

— Спасибо, — на меня он даже не взглянул. — Сами разберемся.

Я протянула руку:

— Куртку можно забрать?

— А, да, конечно, — он снял мою куртку с сестры и передал мне.

Когда же я отошла в сторону и остановилась, чтобы одеться, то услышала, как он сказал сестре:

— Я тебя предупреждал с незнакомыми не разговаривать?

— Но это же Микки из твоего класса.

— Откуда ты знаешь, что она Микки?

— Все её так называют. Она же популярная и крутая.

— Какая глупость, — недовольно проворчал он. — Это плохая популярность. В следующий раз не разговаривай ни с ней, ни с другими «крутыми». А с телефоном сейчас решим.

Томаш поднял голову, и мы встретились взглядом. Он понял, что я всё слышала, но ничуть не смутился.

После жестокости я больше всего ненавидела в людях самодовольство и снобизм. Наверняка их семья, судя по фамилии, переехала из какой-нибудь Польши или Чехии, где у него была насыщенная, благополучная жизнь, и где он кинул не одну девушку.

Не решив ни одной задачи, я сдала пустой листок.

— Я кое-что придумал, — загадочно сообщил Бэзил, когда на биологии, поменявшись местами с Филом, я пересела от Лизы к нему.

Но рассказать он ничего не успел, потому что в класс заглянула Ольга Олеговна и громогласно выкрикнув: «Иванова! Выйди», скрылась за дверью.

— Сходите с Лизой Ткаченко, уберитесь, — протягивая тот самый ключ от Надиной квартиры, приказным тоном велела она. — Вчера поминки были. Остался бардак. Мне сейчас некогда кого-то ещё искать.

— Я сама схожу, без Ткаченко.

— Тогда возьми кого-нибудь мальчиков. Пришлось стол у соседей просить и шкаф двигать. Кого тебе отпросить Стёпина? Краснова?

— Томаша, — неожиданно выдала я, отчётливо осознавая, что «час икс» настал.

Половину пути до Надиного дома мы почти не разговаривали. Просто шли быстрым шагом, не глядя друг на друга. В одной руке Томаш нёс большой чёрный зонт, другую прятал в кармане.

Среди туманной серости осеннего утра из-под расстёгнутой нараспашку куртки его рубашка светилась неестественно нежным пятном. В отличие от меня, ему было жарко, и этот жар ощущался даже на расстоянии. Однако от соседства под зонтом я отказалась, а свой не носила.

— Почему ты позвала меня? — всё-таки спросил он, когда уже почти пришли.

Вероятно, всю дорогу об этом думал. Но у меня был заготовлен ответ.

— Ольга Олеговна сказала тебя взять.

— Из-за стола, наверное.

Надо мной навис зонт.

— В смысле?

— Я вчера у соседей стол просил. Нужно вернуть.

— Ты ходил на похороны? — опешила я.

— Только на поминки.

У Томаша были широкие густые брови и длинные ресницы, а глаза какие-то светлые, но из-за тяжёлого, пасмурного взгляда, они казались тёмными. Стрижка ровная, манекенская, всегда одной длинны, как будто он никогда не обрастал.

Впрочем, его спину я изучила намного лучше, чем лицо.

— Вы же с Надей вроде как… дружили?

— Да.

— Но расстроенным не выглядишь.

— Много времени прошло.

Я продолжала сверлить его взглядом.

— Ты должен был заволноваться, когда она исчезла.

— Думал, что переехала.

— Вот так в один момент? Ушла, не попрощавшись, поздним вечером посреди репетиции и переехала?

— Причём тут репетиция? — Томаш насторожено посмотрел прямо на меня.

— Ты видел Надю после того вечера перед юбилеем школы?