Барсучий нос. С вопросами и ответами для почемучек - Константин Георгиевич Паустовский

поздний вечер, когда я подъехал на грузовике к наплавному мосту.

Мост только что развели. Буксир тащил против течения, хлопотливо хлопая плицами, вереницу барж. Палубы их были заставлены новыми машинами «победа».

Я вышел из кабинки и глубоко вздохнул: из-за реки лился свежий и необыкновенно пахучий воздух.

— Это клевер, — сказал мне пожилой шофер. — Тут теперь все луга засеяли клевером.

Вскоре мы уже были в этих лугах. В темноте их не было видно, но я знал, что мы погружаемся в разливы сырых, прохладных и душистых трав. Иногда на земле светилась звезда, и трудно было понять, отражается ли ее огонь в луговом озерце или просто в росе.

— Есть в этих местах, — сказал шофер, — один человек. Вам не миновать с ним познакомиться. Зовут его Тихон Чернов. Председатель здешнего райисполкома. Не слыхали?

— Нет, не слыхал.

— Замечательный человек. Совершенно новой формации. — Шофер любил выражаться научно. Мотор он называл «двигателем внутреннего сгорания», а про растительность говорил, что «флора прогрессирует на глазах». — Так, значит, не слыхали вы про Чернова?

— Я здесь двадцать лет не был. Откуда же мне его знать.

— Период довольно значительный, — согласился шофер и добавил: — Значит, вы теперь эти места не узнаете. Сейчас в наших лугах — полная экспозиция машин. Как на выставке! Чего тут только нет! Болотные фрезы, кусторезные машины, канавокопатели, сеялки для травы. Вся луговая инженерия собрана. Да и то сказать — реконструкция природы!

Шофер помолчал.

— Вот только где мы с вами заночуем в Полянах? Время позднее.

Мы решили остановиться у первого же дома, где увидим свет в окнах.

Так и сделали. Дом с двумя освещенными окнами стоял при въезде в село.

— Да это ведь школа! — радостно сказал шофер. — Тут учительница живет. Тоже, говорят, девушка новой формации.

Мы постучали. Нам открыла девушка с длинными русыми косами. Она сказала, что мы можем переночевать в пустой школе, и предложила напоить нас чаем.

От чая мы отказались, но девушка все же провела нас в свою комнату. При свете электрической лампы я взглянул на девушку и подумал, что милее ее я еще никого не встречал на свете. Особенно хороши были глаза: совершенно синие и смущенные.

На столе стояла карточка Гайдара. Я внимательно посмотрел на девушку:

— Вы меня не помните?

Девушка взглянула на меня и покачала головой.

— Ну, а Гайдара вы помните?

— Ну как же! — воскликнула девушка. — Постойте! Так это вы с ним были на «Казенной канаве»? Вот какой случай необыкновенный!

— А вы Лиза?

— Да, Лиза. Я сейчас приготовлю все-таки чай. Надо же поговорить. И брат скоро вернется из райисполкома.

— Неужели Тиша? — спросил я.

— Да, Тиша. Он у нас председателем.

— Вот мы, значит, в самую точку и врезались, — сказал с торжеством шофер.

— Прямо чудеса! — говорила Лиза, накрывая на стол и без причины смеясь. Она раскраснелась и даже задыхалась от волнения. — А Гайдар, знаете, письмо мне прислал еще тогда из Москвы. Про заколдованный клад. Я маленькая была, неграмотная. Мне это письмо Тиша читал. Он там так хорошо написал: «Мы, Лиза, клада не нашли, хотя и расспрашивали про него всех встречных птиц и зверей. А потом попался нам сивенький старичок-гриболов и сказал, что никакого клада под белым камнем нету и никогда не было, а есть на свете единственный настоящий клад — хорошее сердце. Вот ты, Лиза, и старайся, чтобы у тебя было хорошее сердце. И побольше читай». Как неудача какая, я прочту это письмо — и опять мне легко.

— Ласковое слово благотворно влияет на психику, — заметил шофер.

— Ну, а как Василий? — спросил я. — Жив?

— Нет, умер.

— А все говорил, что смолокуров смерть не берет.

— Это у него была такая присказка. Болельщик был за свой край. Все шумел, что будет здесь золотая земля. Ему бы сейчас вокруг поглядеть. Луга корчуют от кустарников, перепахивают, удобряют и уже начали засевать хорошими кормовыми травами. Теперь вы лугов не узнаете: сплошной цветник. Гидростанцию построили. И в лесах полный порядок. Весь сухостой убрали, прорубили пожарные просеки, всю, как есть, свободную землю засадили сосной. На «Казенной канаве» уже лес вытянулся — пушистые такие сосенки ростом под потолок. Стоят густо — не пройдешь.

— Тихона Ивановича забота, — заметил шофер.

— Да, Тиша много работает, — согласилась Лиза. — Он у нас с высшим образованием. Мелиоратор. А я вот учительствую. Преподаю русский язык и литературу.

Мы проговорили еще долго, но Тиша так и не пришел. Увидел я его на следующее утро в райисполкоме, в светлой комнате с только что вымытыми, сырыми полами. Солнце уже сушило полы. Окна были открыты, и за ними уходили в голубеющую дымку луга. Среди них то тут, то там сверкали слюдой озера.

Я не сразу узнал Тишу в худощавом человеке с орденом Красной Звезды, в военном кителе без погон. Он был подтянут, чисто выбрит, несмотря на то, что работал, очевидно, почти всю ночь.

Тиша — для меня он все оставался Тишей, хотя все звали его Тихоном Ивановичем, — избегал говорить о том, как он из мальчишки смолокура стал мелиоратором и председателем райисполкома. В ответ на мои расспросы он уклончиво сказал:

— Да что ж тут особенного. Много нас таких…

В окно заглянул высокий веснушчатый шофер.

— Тихон Иванович! — сказал он умоляюще. — Едемте поскорей. А то они засиделись и прямо клетки перегрызают. И морды у них страховидные, хоть не смотри.

— Небось не съедят, — ответил Тиша. — Сейчас поедем. Мы здесь, — обернулся он ко мне, — бобровое хозяйство заводим. На реке Белой. Новую партию бобров привезли. Из-под Воронежа. Хотите поехать с нами? Посмотрите старые ваши места.

Я согласился. Мы влезли в кузов грузовика. В ящиках сердито урчали и возились бобры. За околицей машина вошла в лес. Дорога подымалась по твердому песчаному взгорью. Теплый свет стоял среди сосен.

В этих местах раньше навалами лежал бурелом, а сейчас густо рос подлесок из можжевельника и лещины.

Удивительно легко было дышать. Может быть, поэтому Тиша неожиданно заметил:

— Верно ведь сказано: «В их сенях ветра шум и свежее дыханье».

Мы остановились около гидростанции на лесной маленькой реке.

Вверху над соснами дул свежий полуденный ветер, и весь лес качался и шумел широким океанским гулом. Но до земли ветер не доходил. Внизу было безветрие.

Гидростанция работала почти бесшумно. Только невнятно бурлила около плотины вода да было слышно, как внутри станции кто-то напевал арию из «Садко»: «Не счесть алмазов в каменных пещерах…»

Я впервые видел такую маленькую гидростанцию, срубленную из сосновых кряжей. Внутри было очень чисто,