Странная женщина - Мария Метлицкая

Гости притихли. Муж кашлянул, улыбнулся, и она увидела, как он волнуется.

Его тост был краток и емок.

– Спасибо Господу за этот подарок – эту женщину, которая мне назначена в спутницы. Спасибо ей, моей женщине, за ее терпение и уважение.

Она приподняла бровь – какое терпение, господи! Уж просто смешно говорить!

Муж поднял кверху ладонь и продолжил:

– Спасибо за дочь. За красивый и теплый дом. За уют и комфорт. За поддержку. За «ни слова попрека» – ни разу, поверьте!

Все кивали и верили – эта пара считалась образцовой.

– Ну и вообще – за все-все, дорогая. За то, что ты – просто рядом, и все!

Она даже слегка растерялась и чуть покраснела. Смущенно пожала плечом – ну, я понимаю, юбилей. Но ты все-таки слишком преувеличил!

Он замотал головой и улыбнулся – нет, дорогая. Мне-то со стороны, знаешь, виднее!

Он поцеловал ее, она сказала «спасибо», и все зааплодировали и заулыбались. Ну, и дружно все выпили, разумеется.

Потом взяла слово она. Попросила коротко и очень требовательно, так, что и не возразишь:

– А вот на этом тосты закончились. Все пьют, едят, веселятся – ну и все остальное. Кому что понравится. А здравицы – ну, не люблю, извините.

Это было чуть резковато, но все облегченно вздохнули: не хочет – не надо! Так еще проще.

И вечер продолжился. После горячего – кучи разного шашлыка – мясного, куриного, рыбного, после печеных овощей всех цветов и калибров тихо заиграла музыка, и гости пошли танцевать. «Растрястись», как было объявлено.

Она посмотрела на мужа, и он, поняв, кивнул. Они танцевали медленный танец, и она положила голову ему на плечо.

«А я ведь… счастливая! – вдруг подумала она. – Счастливая и глупая. Просто глупая дура. Очень глупая…»

А кстати, бывают умные дуры? Получается, что бывают.

Музыка кончилась, и они остановились. «Подожди», – шепнул муж.

Он подошел к музыканту и что-то ему сказал. Тот кивнул и взял первый аккорд.

«Странная женщина» – ее любимая песня. Потому что про нее, что ли…

Ну, ей так казалось.

Муж подошел к ней, и они посмотрели друг другу в глаза. Потом она взяла его за руку, и они снова медленно и нежно, как-то очень бережно и осторожно, продолжили танец.

«Странная женщина, странная! – надрывался певец. – Радость полета забывшая! Что ж так грустит твой взгляд? В голосе трещина. Про тебя говорят – странная женщина! Странная женщина, странная! Схожая с птицею раненой! Грустная, крылья сложившая. Радость полета забывшая. Кем для тебя в жизни стану я?»

Песня такая – нельзя без надрыва.

Ну, певец и старался.

Потом официанты накрыли чай и внесли торт. «Господи, – ахнула она, – ну, просто как свадебный! А я – далеко не невеста…»

На торте горело восемнадцать свечей. Она вопросительно посмотрела на мужа. Он улыбнулся – ну да! Тебе – всегда восемнадцать.

Она снова смутилась, покраснела и еле сдержала подступившие слезы.

Ничем и никогда. Ничем и никогда он ее не разочаровал, этот мужчина…

Когда разъехались последние, самые поздние гости, она упала в плетеное кресло.

– Уф, слава богу, что все позади! Нет, – испуганно поправилась она, – все было прекрасно. Сказочно просто. И все равно – ты уж прости, – утомительно. Ну, не любитель я этих шумных застолий и праздников. А вообще – все прекрасно, конечно. Я – счастливая?»

Ночь была душной и темной. Где-то очень далеко, еле слышно, раздавались раскаты грома.

Она ворочалась, пила холодную воду, несколько раз вставала к окну и медленно и глубоко втягивала теплый тяжелый воздух. Потом залезла в душ, под почти холодную воду, потому что тело тоже было горячим и влажным.

Сморило ее только под утро, когда уже вовсю распелись птицы и стало почти совсем светло.

Спала она долго, почти до полудня, а когда открыла глаза – испугалась. Так долго она давно не спала. С самой юности.

Мужа уже не было – уехал в Москву по делам. Дочка качалась в гамаке и болтала по телефону. Она помахала ей и села на террасе пить кофе.

Погода была душная, предгрозовая – воздух «висел», словно авоська за оконным стеклом, тяжело покачиваясь и грозя оторваться.

Она посмотрела на небо – оно быстро темнело, наливаясь густым свинцом, и с неба упали первые тяжелые, крупные капли.

– Наташка! – крикнула она дочери. – Иди в дом! Добежать не успеешь!

Дочь беспечно махнула рукой, продолжая болтать.

А она пошла в дом, поднялась на второй этаж, к себе в комнату, и закрыла все окна – дождь набирал силу и уже вовсю, ожесточаясь все больше и больше, барабанил по крыше. Она увидела, как дочка, промокшая насквозь за пару минут, резво рванула в дом.

«Удивительное создание, – подумала она, – совсем не предвидит очевидной опасности. Впрочем, как и ее мать – никакой интуиции».

Она вздохнула и легла на кровать. Вот оно, счастье! Обычное бабское счастье – никуда не спешить. Не рваться – ни на работу, ни к плите, ни к пылесосу. И снова подумала о своем муже – в смысле: спасибо!

Потом она блаженно закрыла глаза и слушала, как дождь, уже слегка выровнявшийся и монотонный, стучит по крыше. Она очень любила дождь. А кто ж не любит – на даче, под пледом, да с ощущением счастливого бездействия и безгранично отпущенной лени?

В общем, еще раз – спасибо!

Жизнь в этом маленьком городке, в этом медвежьем углу была монотонной и сонной, как долгий осенний нерадостный дождь.

Работал он посменно, а в выходные ходил в лес, на озеро порыбачить, ну или занимался домашними делами – они, как известно, найдутся всегда.

Лена, жена его, была женщиной тихой, немногословной. Немного обидчивой и легкой на слезы – это да, было. Но жили они мирно, почти не ругаясь и почти не разговаривая – так, по делам, коротко и четко. Принеси воды, наколи дров, проверь у Митьки уроки.

Теща возилась на кухне, не трогая его ни по каким вопросам, – стеснялась. Стеснялась, что он городской, и вообще, из другого теста, не то что они – люди простые, провинция.

Митьку он почти полюбил – мальчишка был не вредный и не противный. К тому же – молчун, как все в их семье.

Никто его не тревожил, не напрягал – и это было самое главное. Он жил, по сути, своей обособленной жизнью, общаясь с семьей по ходу, по делу, особенно не задерживаясь.

И все были, казалось, довольны: теща – что муж дочке достался непьющий, да и что достался вообще. Митька – что у него наконец появился отец – пусть не настоящий, но все же.