Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

Пасека стояла рядом с посевами подсолнечника. Когда он зацветал, пчёлы брали нектар из его корзинок, раскрывшихся золотом, и мёд в это время тоже выходил светлого золотистого цвета.

На пасеке Пётр Васильевич просто млел от счастья, наблюдая за своими подопечными.

– Можно было бы и не разводить их, – говорил он сыну, показывая своё хозяйство, – мёду нам и из бортей бы хватало. Но это, понимаешь, для души, чтобы глаз радовало.

Иногда же, оказавшись один, он плакал, вспоминая свою старую огородную пасеку и связанное с ней былое. Тогда он залезал в стоявшие стеной посевы подсолнечника и в одиночестве давал волю слезам.

Подсолнечник Пётр Васильевич сеял не только для того, чтобы лузгать семечки или чтобы пчёлы брали из него нектар – медоносных растений на равнине и так было предостаточно. Имея в своём распоряжении всего лишь топор и ножовку, он сумел смастерить специальный пресс для выжимки масла из подсолнечных семян. Переработав весь урожай, он получал не менее десяти литров первосортного продукта. А так как в течение года они собирали два урожая, то и масла в итоге получали в два раза больше. Они добавляли его в тесто при выпечке лепешек и в салаты из морской капусты, жарили на нем рыбу. Залив давал им добрую половину продуктов: рыба, крабы, кальмары, морская капуста не сходили со стола, и подсолнечного масла едва хватало. Чтобы использовать всю акваторию водоёма, они построили плот и ловили с него, двигаясь на вёслах или под парусом, сшитом из кож. К удочкам прибавились сети, связанные из волокон дикой конопли, и их уловы утроились и учетверились.

* * *

Жизнь людей, поселившихся у залива, протекала в сытости и однообразии. Петра Васильевича всё в ней устраивало.

– Как сыр в масле катаемся, – говорил он. – Я и не думал, что так может быть.

Игорь же, подстёгиваемый тягой к новым впечатлениям, всё чаще покидал отца и на сотни километров уходил то на юг, то на север равнины, то переваливал на другую сторону гор.

С собой он брал нож, топор, копьё с длинным, сделанным из клюки стальным наконечником, и лук со стрелами; из еды – лепёшки, финики, изюм, орехи, очищенные от скорлупы, и немного муки и мёда. Для воды у него имелся бурдюк, изготовленный из шкуры горной козы, который он наполнял из ручьёв и озёр, встречавшихся по пути.

В горах Игорь подобрал тяжёлые, словно литые камни – руду какого-то металла, которые при ударе друг о друга давали плотный сноп крупных горячих искр. Камни он называл кресалами. Пользуясь ими, охотник научился добывать огонь и при наличии топлива за считанные минуты разводил костер.

Бывало, он уходил на неделю, а то и на две. Пётр Васильевич мало беспокоился о нём. Игорь стал необычайно сильным и ловким парнем, способным преодолеть любую преграду, будь то отвесные скалы или бурный водный поток, и отец был уверен, что он не пропадёт. К тому же и на равнине, и в горах крупные хищники не водились и опасаться было некого.

Совсем недавно, правда, ночью его разбудило звериное песнопение, тоскливое и протяжное, исходившее откуда-то издалека и напомнившее ему вой волков. Но сколько он ни искал потом, никаких следов пребывания хищников так и не обнаружил. Да и откуда волки могли взяться? Впрочем, если бы даже они и появились, кругом столько дичи, что им было бы не до людей. В конце концов, волк против столь мощного бойца, каким стал его сын, это такая дребезга – не более чем дрофа против орла-беркута.

Однажды Игорь ушёл в горы, держа путь на северо-восток. Он пошёл один – Цыган провинился перед ним, ткнув носом жареную куропатку, которую Игорь приготовил для себя. Со стороны пса это была возмутительная наглость, и в качестве наказания он был оставлен под присмотром отца.

В середине дня, однако, охотник, поднявшись на холм, заметил за собой какую-то чёрную точку. Она была ещё у линии горизонта, но быстро смещалась в его направлении, вырастая в размерах. Вскоре он узнал в ней Цыгана. Здрасте, ждали его! Это было явное нарушение приказа. Он разве забыл, где должен находиться?

А Цыган совсем уж рядом. Вот он замедлил бег и перешёл на шаг. По мере приближения он двигался всё медленнее и медленнее. Вот он поджал хвост, и радостно-возбуждённое выражение на его морде сменилось на виноватое. Последние метры он преодолевал почти ползком.

Что-то дрогнуло в душе Игоря.

«Сколько унижения, – подумал он, глядя на пса. – И всё только ради того, чтобы быть рядом со мной. И кто унижается-то? Друг, не раз спасавший мне жизнь. Зря я его так. Вины-то его фактически нет. Вот беда-то – ткнул носом куропатку! Надо было просто разделить её пополам и вместе с ним съесть».

Всё это промелькнуло у него в голове за долю секунды.

– Привет, Цыган! – крикнул он, всем своим видом показывая, как он рад своему приятелю. – Надоело тебе возле пещеры, со мной захотелось пойти? Ну и пошли!

Уловив перемену в настроении хозяина, Цыган мгновенно избавился от гнетущего чувства вины. Вскочив с земли, он радостно гавкнул, озорно подпрыгнул, промчался мимо Игоря, успев при этом толкнуть плечом его ногу, и побежал вперёд. Как ни в чём ни бывало, он принялся деловито обнюхивать всё, что ему ни попадалось, и ставить метки на каждом камне и каждом кусте.

Через трое суток они преодолели перевал и стали спускаться на горную равнину, контуры которой неопределённо проступали в зыбком волнующемся мареве. Спустя ещё неделю горы окончательно остались позади, и потянулась холмистая, покрытая скудной растительностью неведомая земля.

«Не фонтан», – думал Игорь, обозревая обрамлённые полынью каменистые возвышенности и песчаные барханы. Климат здесь, несомненно, был жарче и суше, чем у моря.

Но и в этой пустынной местности нет-нет да попадались и сочная трава, и древесная растительность. В какой-нибудь низине сказочным видением вырастали вдруг в дрожащем воздухе зелёные острова, и Игорь ускорял бег, чтобы укрыться от палящего зноя под молодыми тенистыми кронами.

Возле таких островков Игорь чаще всего и останавливался на ночлег. В них он находил и воду, и топливо для костра, и дичь, которую можно было приготовить на ужин. Быстро темнело небо. Вспыхивали яркие россыпи мерцающих звёзд, и бесконечное пространство суживалось до крохотного кружка, в центре которого шевелились оранжевые языки пламени над горящими углями. И ни души на тысячи километров вокруг – только он да Цыган с его преданным взглядом. Но ему не было ни страшно, ни тоскливо. Он привык к одиночеству и не замечал его. Ступив в первобытное состояние, он стал заодно с природой, и она не пугала его.

* * *

На шестнадцатый день пути Игорь расположился на очередную стоянку, развёл костёр и стал разделывать оленя, которого подстрелил незадолго до этого. Цыган лежал рядом и ждал своей доли от добычи. Внезапно он насторожился, вскинул голову, прислушиваясь к чему-то, и, издав утробное рычание и вздыбив шерсть на загривке, бросился в сгущающиеся сумерки.

Оставив оленя, Игорь взял лук и колчан со стрелами и двинулся в направлении, в котором скрылся Цыган. Он шёл не следом за ним, а делая крюк, придерживаясь подветренной стороны.