О, Мари! - Роберт Енгибарян

– Ты коммунист, Тимофей Петрович, и я коммунист. Разве наша партия строится на национальной основе? Идеология у нас одна – марксистско-ленинская, а не русско-национальная. Да и наши вожди – кто они по национальности?

Бедный Тимофей Петрович просто отказывался слушать, что в Ленине была и еврейская, и калмыцкая, и немецкая кровь.

– Давид, где это написано? Покажи!

– Понял, Тимофей, понял. Ты веришь только печатному слову.

Беседы с ним еще раз продемонстрировали мне, как мыслит средний советский человек, младший состав офицерства и чиновничества, то есть свыше девяносто пяти процентов населения.

– На твой вопрос насчет национальности, Тимофей, отвечаю. Большевики, чтобы победить, разыграли национальную карту. То есть коммунистическая идеология сопровождалась идеологией национализма. Чтобы удержать уходящие от России национальные окраины, Ленин придумал, а Сталин озвучил такую форму совместного существования, как федеративное государство. Всем этим республикам пообещали самостоятельную государственность; соблазнили их элиты тем, что они станут руководителями своих стран, и втянули в одну большую федерацию. Через какое-то время федеративное государство фактически превратили в унитарное, но национальное самосознание, ощущение себя украинцем, белорусом, казахом, грузином и так далее, осталось. А когда народ, обладающий национальным самосознанием, видит, что ему насильно приписывают статус «младшего брата», он в глубине души возмущается. Поэтому, Тимофей, я слабо верю в том, что все эти народы и нации надолго останутся жить вместе. Сколько лет это продлится – трудно сказать. Но все равно – ни один человек, ни одна нация никогда не согласится, что кто-то другой выше и лучше их. Даже самые отсталые народы считают себя особенными. Такими природа создала людей. Никто не сможет вечно нести клеймо человека второго сорта. Вспомни историю великого Рима, тысячелетнюю историю Византии! Эти империи распались именно потому, что подчинявшиеся им другие народы постепенно осознали, что они – люди второго сорта. Это же когда-нибудь произойдет и с нашей страной – либо она станет наднациональной и на первый план у людей выйдет осознание себя как граждан. Но граждане живут только в гражданском обществе, а оно в первую очередь подразумевает верховенство права над политикой и подчинение закону всех, в том числе маленьких и больших вождей. Как ты думаешь, Тимофей Петрович, в ближайшем будущем это возможно? Вот почему интеллигенция в нашей стране думает чуть иначе, чем остальные. Роль любого интеллигента – оппонировать существующей власти. Не разрушающую критику разводить, а оппонировать, чтобы улучшить жизнь.

– Давид, а почему ты так думаешь? Может, будем все дружно жить большой семьей?

– Не получается, Тимофей Петрович. Слишком разные народы – по культуре, религии, традициям, образу мышления. Русский человек объявлен старшим братом, но его характер, семья, образ жизни не способны привлечь немцев, чехов, поляков, венгров, прибалтов, да даже украинцев и белорусов. К сожалению, русская семья перестала быть примером для подражания, а безропотное подчинение начальству, отсталость, лень и пьянство тем более выглядят отталкивающе. Я не говорю о другой, высококультурной России. Она есть, она существует и всегда существовала. Но история показала, что российская интеллигенция не смогла повести свой народ за собой. Интеллигентов не только мало, но и, к сожалению, они всегда в разрушительной оппозиции.

– А ты в оппозиции?

– Внутренне да. Внешне я не могу это демонстрировать. Меня накажут.

– Нехорошо, Давид. Так и до шпионажа недалеко… Что ты ржешь-то? Ну что я смешного сказал?!

– Ребята, – повернулся я к своим помощникам, молча и настороженно слушавшим наш разговор, – что тут делать шпиону? Что выведывать? Как мы живем? Какие коровники строим? Пойми, Тимофей, мозги даны человеку для того, чтобы мыслить. Я из семьи интеллигентов. Еще мой прадед был военным, дед – учителем, папа – журналист. Я и сам хочу быть интеллигентным человеком, поэтому мыслю иначе, чем большинство. Я не могу просто верить, меня нужно убедить. Если меня не убедили; если та идеология, которую мне навязывают, оказывается негуманной, тогда внутренне, мысленно я сопротивляюсь. Поэтому я хочу научить народ свободно мыслить, уважать себя, хорошо работать, жить в чистоте.

– Ну иди, учи свой народ!

– Зря ты обиделся, Тимофей Петрович. И ты, и Дмитрий, и Тихон, и эта круглолицая добродушная молодуха официантка, и вторая, вон та, задастая, – тоже мой народ. Я всех вас люблю за ваши человеческие качества, а не потому, что кто-то из вас русский, калмык или казах. Для меня все люди равны.

– Прав товарищ капитан, – вступил в разговор Дмитрий. – Я с ним согласен. Не потому, что он мой начальник, а потому что внутренне чувствую: он правду говорит.

– Нет, Давид. Хороший ты парень, но не наш человек. Не пьешь, баб не трясешь. Парни говорят, каждый день намываешься, как баба сам понимаешь перед чем. Все время что-то пишешь, приемник слушаешь до утра. Ей-богу, шпион!

– Дорогой Тимофей Петрович, еще раз повторю: я интеллигент. Бабы должны быть моего культурного уровня, и я должен испытывать к ним какие-то чувства, духовную тягу. Моюсь, потому что так приучен – это часть моего быта. А чистота дает мне внутреннюю удовлетворенность, положительный заряд. Приемник слушаю, чтобы знать, где и что происходит, и к тому же мозги требуют работы так же, как и мышцы. А не пью, потому что не имею генетической тяги, да и опять же – так приучен. Это тоже часть моей культуры. Но в другом я с тобой согласен: интеллигент внутренне более сложное существо. Его истинная сущность глубже спрятана, мотивацию его действий нелегко угадать. Вот ты, Тимофей Петрович, труженик, созидатель, ты творишь самую основу жизни. И потому ты более естественен, более целостен, чем я. В тебе нет раздвоенности, внутреннего противоречия, во всяком случае, оно не так ярко выражено, как у меня. Ладно, не всё сразу. Постепенно. Я что еще хотел сказать: уже несколько раз ты меня и моих помощников угощал шашлыком и хорошей закуской. Среди вас я получаю самую большую зарплату. Не обижайся, но я хочу внести свою долю. Деньги у меня есть, семьи, как видишь, нет, родные не нуждаются. Пожалуйста, скажи своему бухгалтеру, пусть выпишет счет, сколько мне заплатить в кассу. Кто знает, сколько я еще здесь пробуду? Не хочу быть нахлебником. А ребят я угощаю. Им деньги больше нужны.

– Нет, Давид, не по-русски это, не по-человечески. Ты у меня в гостях, мне и платить за все.

– Согласен. Один раз можно. Ну, два. Но ты же не обязан нас кормить все время! Дальше или я должен сам тебя пригласить, или платить свою долю. Европейцы бы так и поступили. Правда, у меня на родине это тоже не принято, но мы должны научиться жить именно по-европейски.

– Да пусть себе живут, как хотят! А мы будем жить, как мы хотим.

– Тимофей Петрович… не хочу показаться неблагодарным, но ответь на один вопрос: откуда у тебя зеленый танк?

Я рассказал ему этот анекдот, и вся компания от души расхохоталась.

– Не беспокойся. Я имею возможность списать некий процент скота как естественную убыль. Ну там, от болезней подохли, молнией убило, волки съели. Составляем акты с ветеринаром, и всё.