Великий полдень - Сергей Морозов

— Ух ты! — раздался изумленный возглас Вени. Я едва расслышал его за ревом воды.

Веню отнесло в противоположный угол и, прижавшись спиной к стене, он ошарашено смотрел на водопад. На это я и рассчитывал. За какие-нибудь несколько секунд мы уже оказались по пояс в бурлящей воде. Вышло даже лучше, чем я предполагал. Мощный поток захлопнул решетку, отделявшую нас от вертикальной шахты. Уровень воды в низком тамбуре между обводным тоннелем и трубой, куда мы спустились из дежурки по винтовой лестнице, поднимался на глазах. Я видел сквозь решетку, что диван, на котором, уцепившись за края, сидела Альга, легко качнулся, и вода действительно стала поднимать его вверх.

Впрочем, Веня опомнился весьма быстро. Он оттолкнулся от стены и бросился прямо в поток воды, который понес его по тамбуру к решетке. Вот он уже вцепился в решетку и пытался приподнять ее, чтобы проскользнуть в обводной тоннель, к Альге. Тогда я тоже бросился туда и повис на решетке, чтобы помешать ему.

— Пусти меня, Серж, — хрипел он, — пусти!

Это было странно: он чуть не плакал. Он пытался оттолкнуть меня, лягал ногами, но я ничего не чувствовал. Единственной моей задачей было помешать ему. Он, пожалуй, был сильнее меня, но моей союзницей была вода, которая с силой прижимала нас к решетке.

Вода поднималась так быстро, что скоро мы с Веней барахтались в ней, ударяясь затылками о потолок тамбура, а диван, превратившийся в плавучий подъемник, уже начал вдвигаться в ствол шахты, ведущей к водоему в офисе, — он практически полностью перекрывал собой шахту. Может это и было похоже на поплавок в сливном бачке, но еще больше это напоминало лифт, медленно и плавно уходящий вверх.

Теперь мы с Веней барахтались в воде около винтовой лестницы. Ноги уже не доставали до пола.

— Что? — задыхаясь прошептал я, — цирк уехал, а кони остались?..

Мы схватились за перила лестницы и отдыхали, переводя дыхание. Лицо Вени играло желваками, словно с ним вот вот должен был случиться припадок. Вдруг Веня глотнул побольше воздуха и нырнул обратно в затопленный тамбур. Я захлопал по воде руками, пытаясь поймать его. Но я лишь увидел, как в воде мелькнули его ноги, обтянутые брюками и обутые в кожаные сандалии. Он вполне был способен донырнуть до решетки и пролезть за нее.

Я вдохнул воздуха и тоже устремился под воду. Под водой все было медленно и мутно. Веня был похож на извивающегося морского котика: умное животное пыталось выскользнуть из клетки. Я обхватил его руками за талию и потащил назад. Мы снова начали бороться. Сколько это продолжалось? Кажется, наша борьба была совсем недолгой. Морской котик вильнул хвостом и повернул назад. Я уже не держал его. Видимо, ему все же требовалось возобновить запас кислорода.

Что касается меня, то я остался под водой у закрытой решетки. Я перехитрил умное животное, а кроме того, мне совсем не нужен был кислород. Я, конечно, знал, что оно обязательно вернется. Вот только отдышится немного. Поэтому я и должен был остаться здесь. Животные вообще чрезвычайно упорны в своих стремлениях. Но меня это нисколько не беспокоило. Я чувствовал себя под водой так комфортно и свободно, словно находился на открытом воздухе и мог дышать полными легкими. Вокруг рябили приятные зеленоватые блики. Откуда то сверху проникал свет. Все было хорошо… Вернее, все было бы хорошо, если бы откуда ни возьмись не появились бы эти огромные черные шары. Они подпрыгивали и беззвучно ударялись друг о друга. Откуда могли взяться здесь эти шары? Они катились, они грозили меня задавить…

Может быть, дикий морской котик превратился в доброго ручного дельфина спасателя? Он ласково и крепко ухватил меня зубами за шиворот и потащил наверх, к свету…

Это воспоминание продолжало существовать во мне, когда я вдруг открыл глаза и увидел, что сижу в дверях дежурки, привалившись спиной к дверному косяку. Потом я почувствовал, что насквозь мокрая одежда приклеилась к телу, и мне ужасно холодно. Перед порогом, у самых моих ног стояла вода. Винтовая лестница, по которой мы еще недавно спускались вниз, была затоплена совершенно, но уровень воды больше не поднимался.

Я находился в комнате совершенно один. Не считая включенного телевизора. На его рябь я не сразу обратил внимание. К тому же, вероятно, не все органы чувств восстанавливались во мне одновременно. Но когда ко мне вернулся слух, я не мог не заинтересовался сводкой последних телевизионных новостей. Опершись ладонью о пол, я перевернулся и взглянул на экран.

Сообщали о том, что Папа освобожден. О да, телевизионщики могли похвастаться своей осведомленностью. Это был стремительный и внезапный штурм. Шквал огня прокатился по зданию Концерна. В общей сложности перестрелка длилась всего три минуту и пятьдесят восемь секунд. Затем наступила благостная тишина. Эта тишина, впрочем, была вскоре нарушена народным ликованием.

Рассвет уже сиял во всю. Никто даже не успел заметить, когда наступил новый день В его свете самые сильные прожектора совершенно поблекли. Сообщалось, что подонки уничтожены. С нашей стороны, якобы, тоже не обошлось без жертв. Каких конкретно — не сообщалось. Зато сообщалось, что все, абсолютно все подонки уничтожены. Слава Богу. О судьбе Косточки — ни единого слова. Не говоря уж о девушке с изумрудными глазами, а также о бывшем официанте, глаза которого всегда смеялись.

Папу выкатили из здания Концерна на инвалидной коляске. Его лицо можно было рассмотреть крупным планом. Волосы взъерошены. Глаза расширены. Левая щека измазана сажей и мелко дрожала, а правая щека и часть лба в мельчайших свежих ссадинах и ярких капельках крови. Все очень натурально. Врач, поспешавший следом за коляской, на ходу промакивал Папе лоб и щеку стерильным тампоном. Мама шла сама. Их окружала плотная толпа охранников.

К зданию Концерна подогнали специальный, нарочито открытый лимузин. Папу и Маму усадили в него. Они с триумфом покатили куда то сквозь толпу. Папа отмахивался от сыплющихся на него цветов и лепестков. Теперь все видели, что Папа жив. Теперь никто не сомневался, что впереди, под его славным руководством, нас ждет процветание.

Они понеслись в будущее, они помчались к свету. Но странный это был свет. Он как будто и не светил вовсе. Все исчезало в нем. Он поглощал все вокруг, словно тьма. Вечная тьма — она же вечный свет.

* * *

Эпилог

Белое и золотое. Золотое и белое. Всюду солнце. Солнце отражается в небе, словно в зеркале, сверкает в осколке стекла. Солнце льется сквозь зелень листвы, отражается в реке и в каплях грибного дождя. Всюду его ослепительный бело золотой свет…

Со времени печальных событий прошло два, три, четыре, а может быть, даже пять лет. Честное слово, я немножко путаюсь в годах. Оказывается, можно жить дольше, чем продолжается жизнь.

По прежнему длится прозрачное солнечное лето. Тепло тепло. Кажется ничего не меняется с тех пор, как на нашем лесном кладбище тихо и скоро похоронили Косточку. Птички поют, листочки шевелятся. Совершенно случайно, прогуливаясь по окраине кладбища, я обнаружил еще одну свежую, но безымянную могилу. Конечно, у меня не было абсолютно никаких оснований, но я точно знал, кто в ней покоится. Понятное дело, я ни с кем не стал делиться своими соображениями.