Судьба Шута - Робин Хобб

– Нет. Никаких кораблей.

– Олух, по-другому нам туда не попасть.

– Если мы будем идти, идти, идти, мы туда придем.

– Нет, Олух. Аслевджал – это остров. Он со всех сторон окружен водой. Пешком нам домой не добраться. Рано или поздно нам все равно придется сесть на корабль.

– Нет.

Ну вот, снова. Казалось, он так много всего понимает, но потом вдруг возникало что-то, чего он не мог или не желал принять. Я сдался, мы улеглись спать, и Олух снова погрузился в сон так же легко, как опытный пловец входит в воду. Мне не хватило храбрости заговорить с ним про Неттл, но я спрашивал себя, что она думает о моем отсутствии и думает ли вообще. А потом я закрыл глаза и провалился в сон.

Ко второму дню нашего похода Олух отчаянно заскучал. Дважды он отстал от меня так сильно, что я почти скрылся из виду. И всякий раз, тяжело дыша и спотыкаясь на мокром песке, он меня догонял. А потом начинал ворчать и спрашивать, почему нам нужно идти так далеко. Мне же никак не удавалось дать ответ, который ему понравился бы. На самом деле я спешил, твердо зная, что до тех пор, пока не выполню задуманное, мне не будет покоя. Если я пытался представить себе, что Шут умер, или его тело, брошенное внутри ледника, мне становилось так больно, что я едва не терял сознание. Я сказал себе, что поверю в его смерть, только когда собственными глазами увижу тело. Так человек смотрит на свою разлагающуюся ногу и понимает, что придется с нею расстаться. Я спешил навстречу своей боли.

Ночь застала нас на узкой полоске берега с нависшими скалами, изукрашенными длинными сосульками. Я решил, что мы сумеем поставить здесь палатку и будем в относительной безопасности, если, конечно, не поднимется ветер, который пригонит воду. У меня даже нашлось время подумать про Неда и о том, удалось ли ему справиться со своей страстной любовью к Сванье или девица окончательно захватила его в плен. Впрочем, мне оставалось лишь надеяться, что он сможет сохранить голову на плечах и не наделает глупостей. Я вздохнул, и тут Олух с сочувствием меня спросил:

– У тебя живот болит?

– Нет. Не совсем. Я беспокоюсь за Неда. Это мой сын, он остался в Баккипе.

– Понятно. – Ему явно было неинтересно. Затем, словно он много об этом думал, Олух проговорил: – Ты всегда где-то в другом месте. Ты никогда не играешь музыку там, где ты есть.

Я несколько мгновений смотрел на него, а потом осторожно убрал стены, защищавшие меня от его музыки, которая никогда не смолкала. Впустив ее, я словно впустил ночь, когда сгущаются сумерки и наступает самое лучшее время для охоты. Я расслабился, и меня охватило ликование волка, радующегося настоящему моменту, – почти забытое мной ощущение, которого я уже давно не испытывал. Прежде я чувствовал легкий ветер и присутствие воды, теперь же услышал шепот песка и снега и более громкий голос ледника, уловил соленый запах океана и водорослей на берегу и ледяное дыхание старого снега.

Словно распахнулась дверь в далекое прошлое, в старое, почти забытое место. Я посмотрел на Олуха и увидел, что он будто слился с миром вокруг и полностью ему отдался. Он просто сидел и наслаждался ночью, и все у него было прекрасно. Я вдруг понял, что улыбаюсь.

– Из тебя получился бы прекрасный волк, – сказал я ему.

А когда я уснул, меня нашла Неттл. Мне потребовалось некоторое время, чтобы ее увидеть, потому что она устроилась на самой границе моего сна, и морской ветер играл ее волосами, когда она выглядывала в окно моей детской спальни в Баккипе. Когда в конце концов я на нее посмотрел, она отошла от окна и оказалась рядом со мной на берегу.

– Ну, вот мы и встретились.

Объяснения и просьбы о прощении рвались наружу, стараясь опередить друг друга, но Неттл села рядом со мной на песок и стала смотреть на воду. Ветер теребил ее волосы, точно волчью шерсть на загривке. Ее спокойствие так сильно контрастировало с бурей, творившейся в моей душе… Я вдруг подумал, что я, наверное, ужасно утомительный тип, который только и делает, что вываливает на других свои горести. Неожиданно я обнаружил, что сижу рядом с ней, аккуратно прикрывая хвостом задние лапы. И тогда я сказал:

– Я обещал Ночному Волку рассказать тебе о нем и ничего не рассказал.

Молчание повисло между нами, словно тонкая паутина, а потом она проговорила:

– Расскажи что-нибудь.

И я поведал ей про неуклюжего волчонка, который подпрыгивал высоко в воздух, а потом падал на несчастных мышей, о том, как мы учились доверять друг другу, охотиться и думать, точно единое существо. Она слушала меня, иногда склоняла голову набок и говорила:

– Мне кажется, я это помню.

Я проснулся, когда первые лучи света разрисовали нашу палатку причудливыми фигурами животных, и на мгновение забыл о переполняющих меня боли и жажде мести. Я видел лишь сияющего синего дракона, который, расправив крылья, парил в небе, а под ним в воде резвились алые и пурпурные змеи. Потом я услышал храп Олуха и вдруг понял, что вода подобралась очень близко к нашей палатке. Плеск волн меня встревожил, и я быстро выглянул наружу, но, к моему облегчению, оказалось, что вода отступает. Самое страшное время, когда море стояло на пороге нашего дома, я проспал.

Я вылез из палатки и, потягиваясь, стоял и смотрел на волны, и меня охватило диковинное ощущение мира и покоя. Впереди меня ждала печальная миссия, но мне удалось вернуть ту часть своей жизни, которую, как мне казалось, я испортил навсегда. Я отошел подальше от палатки, чтобы облегчиться, и вдруг понял, что мне нравится ощущение холодного песка под босыми ногами. Но когда я снова повернулся к палатке, прекрасное настроение меня оставило.

В песке, в нескольких дюймах от входа в нашу палатку, лежала баночка из-под меда, когда-то принадлежавшая Шуту.

Я ее сразу узнал и вспомнил, как она исчезла в мою первую ночь на острове, когда я оставил ее снаружи палатки. Я быстро обыскал полоску берега и оглядел скалы над нами, пытаясь обнаружить присутствие другого человека. Ничего. Тогда я осторожно, словно она могла меня укусить, подошел к баночке в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки того, кто приходил ночью. Но волны смыли все его следы. Черный Человек снова ускользнул от меня.

Наконец я осмелел настолько, что взял баночку в руки и открыл крышку, хотя и сам не знал, что ожидал увидеть. Но она была пуста, внутри не осталось даже следов меда. Тогда я отнес ее в палатку и аккуратно положил рядом с другими вещами Шута, одновременно пытаясь понять, что может означать ее появление. Сначала я хотел сообщить о своей находке Чейду и Дьютифулу, но потом решил пока никому ничего не говорить.

Мне почти не удалось собрать плавника для костра, и нам с Олухом пришлось удовлетвориться соленой рыбой и холодной водой на завтрак. Припасы, которых с лихвой хватило бы для одного человека, убывали с головокружительной быстротой. Я сделал глубокий вдох и попытался стать волком. Стоит прекрасная погода, еды на день хватит, и мне следует идти дальше и не жаловаться на судьбу. Олух был в прекрасном настроении, пока я не начал складывать палатку, – тогда он принялся ворчать, что я хочу только одного: бесконечно шагать по берегу. Я прикусил язык и не стал ему напоминать, что он добровольно остался на острове и решил идти со мной. Вместо этого я заявил, что мы уже почти пришли. Он обрадовался, потому что я не сказал ему, что собираюсь отыскать следы, оставленные Риддлом и его товарищами, когда они спускались со скал на берег. Я надеялся, что ветер и снег не успели их засыпать.