Обман - Элизабет Джордж

Фогерти, поддерживая ребенка, потянулся к борту катера.

— Господи, — прошептала Барбара, видя, как переваливается через борт хрупкое тельце.

Пока забирался Фогерти, Барбара уложила девочку между сидений и начала делать искусственное дыхание и массаж сердца. Пять резких выдохов, пять толчков ладонью. Она с надеждой вглядывалась в лицо Хадии. При каждом вздохе ей жгло грудь, как огнем. Барбара стонала, кашляла, у нее текли слезы, но она продолжала: пять резких выдохов, пять толчков ладонью.

— А ну, пошла прочь, — раздался у нее за спиной хриплый голос Эмили. Она стояла рядом сбоку и кричала прямо Барбаре в ухо.

— Нет! — Барбара вновь прижала губы ко рту девочки.

— Прекрати, сержант. Дай я.

Барбара не обращала на нее внимания. Вдруг Фогерти, все еще не отдышавшийся после плавания, взял ее за руку.

— Сержант, ну пусть шеф попробует. У нее получится. Не волнуйтесь.

Барбара подвинулась. И Эмили занялась реанимацией так, как Эмили Барлоу выполняла любое дело: разумно, с полной отдачей сил, не позволяя никому вмешиваться в свою работу.

Грудная клетка Хадии поднялась на мгновение и опустилась. Девочка начала кашлять. Эмили повернула ее на бок, тело девочки дернулось, и изо рта хлынула соленая вода вперемешку с желчью, рвотой, и по дну катера, которым так гордился Чарли Спенсер, разлилась здоровенная лужа.

Хадия заморгала. Она казалось оглушенной. Потом она, кажется, поняла, почему трое взрослых склонились над ней. Она посмотрела на Эмили, потом на Фогерти, а затем ее глаза остановились на Барбаре. Она улыбнулась и сказала:

— У меня почему-то холодно в животе, и он переворачивается вверх ногами…

Луна стояла уже высоко, когда они пришвартовались к Балфордекой пристани. Время было позднее, но все вокруг было залито светом, на понтонах толпилось множество людей. Барбара издалека разглядела: одни стояли, другие ходили взад-вперед около того места, где обычно стоял на приколе «Морской колдун». Распоряжался в толпе энергичный мужчина, его обширная плешь отражала огни, которых в это время на понтонной пристани было намного больше, чем обычно.

Эмили стояла за штурвалом. Прищурившись, она вгляделась в отдающего распоряжения лысого и протянула:

— Да-а… Ну и ну! — В ее голосе чувствовалось явное отвращение.

Барбара, расположившись на заднем сиденье, держала на руках Хадию, закутанную в старенькое одеяло.

— Что там происходит? — спросила она у Эмили.

— Фергюсон, — ответила Эмили. — Да еще притащил с собой этих поганых репортеров.

Представителей СМИ было великое множество: фотографы, таскающие за собой прожекторы, репортеры, увешанные магнитофонами и ноутбуками, съемочная группа телеканала Ай-ти-ви, готовящаяся передать свежую новость в выпуске десятичасовых новостей. Вся эта гвардия во главе с Фергюсоном бросилась к тому месту, куда подходил «Морской колдун». Эмили выключила мотор, и катер по инерции ткнулся носом в причал.

Раздались громкие крики, замелькали вспышки, телеоператор криками прокладывал путь в толпе.

— Где он, черт возьми!? — орал Фергюсон.

— Мои сиденья! Во что вы, черт побери, превратили мои сиденья? — визжал Чарли Спенсер.

— Скажите, хотя бы вкратце, как все произошло? — пытались перекричать их журналисты.

И все, как один, шарили глазами по катеру, пытаясь разглядеть преступника, которого, как им было обещано, доставят в наручниках, кающегося, и как раз вовремя, чтобы не дать разразиться политической катастрофе. Но его не было. Они увидели только дрожащую маленькую девочку, которая, прижавшись к Барбаре, сидела у нее на руках. Тут сухощавый темнокожий мужчина с бездонными черными глазами бросился к ней, расталкивая полисменов и зевак.

Хадия, увидев его, радостно закричала:

— Папа!

Ажар рванулся к ней, выхватил из рук Барбары, прижал к себе так, словно она была его единственной надеждой на спасение, как впрочем, наверное, оно и было на самом деле.

— Спасибо вам, — задыхаясь, произнес он. — Барбара, спасибо вам!

В течение следующих нескольких часов Белинда Уорнер была занята тем, что заваривала и подавала кофе. Дел было много.

Самое неотложное — дать отчет Фергюсону, с которым Эмили разговаривала при закрытых дверях. То, что долетало до ушей Барбары, напоминало нечто среднее между рычанием затравленного медведя и истерическим повизгиванием мартовского кота. Беседа велась на повышенных тонах и заключалась в обмене язвительными обвинениями, резкими возражениями и злобными выпадами о неуместности женщин в полиции. Доносились отдельные реплики, смысл которых по большей части сводился к вопросу: что именно должен шеф Эмили сообщить своему руководству по поводу «этого вашего грандиозного провала, Барлоу». Эмили отвечала, что ей плевать на его доносы, пусть докладывает, что угодно, но только как можно скорее проваливает из ее кабинета, поскольку ей нужно довести дело Малика до конца. Встреча закончилась тем, что Фергюсон выскочил, как ошпаренный, в коридор, громогласно призывая ее подготовиться к получению дисциплинарного взыскания. В ответ на это Эмили столь же несдержанно порекомендовала ему подготовиться к защите по поводу сексуальных домогательств, в чем она непременно его обвинит, если он, черт побери, не оставит ее в покое и не даст ей возможности нормально работать.

Обеспокоенная Барбара вместе с остальными членами оперативно-следственной группы сидела в комнате для совещаний, смежной с кабинетом Эмили, и напряженно размышляла, насколько служебная карьера Эмили зависит сейчас от нее. Да и профессиональная судьба Барбары зависела от Эмили Барлоу.

Они не обмолвились ни единым словом по поводу ситуации, сложившейся на борту «Морского колдуна», когда Барбара захватила в свои руки управление и катером, и событиями. Фогерти тоже воздержался от комментариев. Он собрал оружие, когда они причалили, сложил его в бронированный автомобиль и, кивнув головой, сказал им на прощание:

— Сержант. Шеф. Отличной вам работы. — И уехал, оставив Барбару со смутным впечатлением, что все произошедшее во время морской погони ему не по душе.

Барбара не знала, что делать. Даже спокойно обдумать сейчас то, с чем она столкнулась за последние несколько дней в Балфорде-ле-Нез, то, что касалось и ее самой, и Эмили Барлоу, она пока не могла.

— Примерно две дюжины азиатов… завывая, как оборотни…

— Один из таких договорных браков, состряпанных мамочками и папочками…

— Они азиаты. И они не захотели бы терять лицо…

Она слышала что-то подобное уже не раз, но слепое обожание, с которым она относилась к руководителю группы, заставляло ее не обращать на это внимания. И только теперь до нее дошло, что по законам профессиональной этики ей надо было с первой минуты воспринимать действия Эмили так, как она, Барбара, их видела, а не так, как ей хотелось бы.