Среди пуль - Александр Проханов

Толпа колыхнулась, как хлебное поле от ветра. Ее повело в одну сторону, потом в другую. Как ветер, упавший с высоты, раздувает хлеб до земли, обнажая пустую пашню, так кинулись врассыпную люди, открывая пустое пространство, по которому ползли, замирали раненые и убитые.

Руцкой продолжал шагать. Человек с мегафоном радостно и торжественно рокотал. Но из здания мэрии, из невидимых бойниц било стрелковое оружие. На Руцкого наваливались, тащили его на землю охранники. Один взгромоздился на него, уткнул лицом в землю, а двое других, припав на колено, слепо водили по сторонам стволами.

– Подавить!.. – Белосельцев услышал сиплый голос Руцкого, выбивавшегося из-под грузного охранника. – Бляди!.. В народ!.. Приказываю взять мэрию!.. А этих сук расстрелять на месте!..

Его приказ, переданный по рации, и действующая вне всяких приказов разливавшаяся по толпе ярость и ненависть снова собрали людей и черными косыми клиньями двинули к мэрии. Белосельцев, сначала снесенный в сторону, а потом единым, дунувшим в толпу порывом возвращенный в бегущее толпище, впервые за эти часы вспомнил, что под мышкой у него в кобуре пистолет. Выхватил его и, держа стволом вверх, кинулся вслед за охранником, за его локтями, спиной, стволом автомата. Отовсюду прыгали, нагибались, бежали к мэрии люди, стараясь миновать открытое, поражаемое пространство. Среди бегущих Белосельцев заметил Вождя, сосредоточенного, быстрого, с пшеничными усиками, вооруженного автоматом. За ним поспевали двое, мощных, сильных, перетянутых портупеями, с красно-белыми нашлепками на рукавах, оба с оружием, не отстававшие от своего командира.

Остановленная выстрелами толпа напирала с проспекта. Другая ее половина, обстрелянная и сметенная, лежала на земле, за парапетом, в кустах и деревьях. Но уже шевелилась, поднималась, бежала к мэрии. Грузовик, который недавно таранил заграждения, снова двинулся, въехал на пандус. Водитель в кабине крутил баранку, в кузове примостились стрелки, трепетал, развевался на металлической стойке красный флаг.

«Ну, тарань, тарань!.. – торопил Белосельцев, боком пробираясь вдоль каменной лестницы, стараясь слиться с шершавым гранитом, не подставить себя солнечным стреляющим окнам. – Тарань!.. – повторял он в радостном предчувствии боя, уповая на удачу, на свои сильные, напряженные мышцы, на оружие.

Грузовик разогнался на пандусе и ударил радиатором в стеклянные двери. Проломил, осыпал стекла, застрял в переборках. Из глубины здания ударили ему в лоб автоматы, набили радиатор пулями, разнесли в пыль лобовое стекло. Несколько трассеров вынеслись и погасли на солнце.

Грузовик попятился, окутанный паром, отекая пробитым радиатором, вынося на себе осколки. Водитель радостно крутил руль, не обращая внимание на стрельбу. Разогнался и долбанул переборки дверей, еще глубже вгоняя машину в нутро здания. Пока он дергался, скрежетал, пытался выдраться назад, на пандус, Вождь и два его дюжих бойца двинулись вдоль стеклянного цоколя мэрии, они выставили автоматы перед собой, в длинных плавных движениях переставляли ноги, все трое похожие на фигуристов, синхронно, на льду, исполняющие групповой танец. Они обстреливали просторные окна, стекла вяло, тяжело осыпались, словно весенние сосульки, а стрелки, танцуя, бежали дальше, посылая в глубь мэрии грохочущие очереди. Белосельцев, отставая от них, поскальзываясь на плоских осколках стекла, бежал следом, всаживая свои редкие выстрелы в темную дымную глубину.

В проломы, в туман и дым, по хрустящим осколкам вбегала толпа. Орала, визжала, всасывалась в глубь здания, катилась по этажам, коридорам, вламывалась в кабинеты. На пандус вбежал казак Мороз, окруженный гурьбой казаков, златобородый, лихой, путаясь в долгополой шинели. Красный Генерал, в косом берете, небритый, носатый, раздувая гневно ноздри, увлекал за собой автоматчиков.

– Товарищ генерал!.. – кинулся к нему Белосельцев, вдруг вспоминая на мгновение свою изначальную задачу, добытые разведданные, разгаданный план врага. Но Красный Генерал ошалело взглянул на него, на его воздетый кулак с пистолетом.

– Стоять у входа!.. Никого не пускать!.. Намолотят трупов!.. – И, пригнувшись, вдруг молодо, по-козлиному прыгнул в глубь здания. Морпех, зло чертыхнувшись, прыгнул следом.

Все длилось секунды, минуты, почти не имело протяженности, сливалось с недавнем бегом по Садовой, который привел их к Дому Советов, вознес на ликующий гребень и с этого гребня кинул в мэрию, к солнечным окнам, вдребезги разбитому дымящему грузовику, в глубь проемов с кривыми висящими осколками стекол, и все это длилось мгновение, и Белосельцев стоял у дверей с опущенным пистолетом, а наружу уже выходили взволнованные шумные люди.

Появился казак Мороз, сияющий, с огненной золотой бородой, в сбитой набок папахе. Его алые лампасы нарядно, победно струились, автомат картинно висел на плече. Следом из стеклянных дыр выходили пленные солдаты, без конвоя, смущенные, оробевшие, тревожно поглядывающие на толпу.

– Граждане!.. – возвещал казак. – Эти воины перешли на сторону Дома Советов, и теперь они в наших рядах!.. Поприветствуем их!..

И толпа наивно возликовала. Она уже любила этих растрепанных, нахохленных солдат, обнимала их, целовала, одергивала на них смятые шинели. Женщины тянули им цветочки. Баррикадник ломал хлеб. Солдаты, осмелев, начинали улыбаться, обнимались, братались с народом, их круглые зеленые каски плыли в толпе среди кепок, шляп и платков. И впереди виднелась косматая папаха казака Мороза, вспыхивала его золотая борода.

Появился Вождь, усталый и взмокший. Его бойцы, увешанные трофейным оружием, разгоряченные, из боя вывели несколько милиционеров в бронежилетах. У одного под глазом наливался синяк. У другого был оторван рукав шинели. Милиционеры по-овечьи жались друг к другу. Конвоир тыкал в них коротким стволом автомата, приговаривал:

– Вперед, суки!.. Пусть на вас люди посмотрят, по которым вы, суки, стреляли!..

Народ негодовал. К милиционерам тянулись сжатые кулаки. Кто-то крикнул: «Убийцы!» Этот крик, как ядовитый огонек, побежал по толпе, к ее начиненному динамитом центру, готовый ее взорвать. Но Вождь оглянулся, поднял вверх руку, останавливая негодующих.

– С ними трибунал разберется!.. А мы своих рук не измараем!..

Обожающая толпа закричала ему: «Слава России!» Его подхватили, понесли на руках. Он плыл над толпой, увешанный автоматами, и был чем-то похож на маленького точеного сокола, готового взлететь.

Из проломленных дверей, откуда вяло сочился дым, вышли баррикадники с трофейными щитами, дубинками. Они вывели тощего затравленного человека в длинном модном пальто, без шапки, с исцарапанным бледным лицом. Человек был разут, в носках, сутулился, сгибал тонкую шею, близоруко, мучительно щурился. Его лицо выражало страх, вымаливало пощаду.

– Мужики, мэра поймали!.. Под столом сидел!..

– Какой это мэр!.. Тот короткий, как шиш!.. А этот глист!

– Значит, зам мэра!.. Это он, падла, у Дома Советов воду и свет отключил!.. Он нас мучил!

– А теперь мы ему к яйцам электричество подключим!