Детская книга - Антония Байетт

Олив не была настоящим драматургом. Она поняла это на прослушиваниях. Истинный драматург создает героев, в которых могут вселиться актеры. А сказочник создает призраки людей у себя в голове — автономными, завершенными.

Самое худшее на прослушиваниях — после первоначального шока, вызванного тем, что Тома будет играть женщина — была плохая актерская игра и неправильные интерпретации. Сюсюкающие барышни со сладкими голосками, у которых порывистый сильф становился слащавым. Гаторны, неуклюжие и глупые, играющие ради зрительских смешков и собственного самолюбия. Королевы теней, похожие на светских дам-декламаторш. Слишком крысиные крысы, чего в принципе трудно достичь. Была и противоположная проблема — хорошие актеры, искажавшие ее создания: эльфийскую королеву, студенца (голос, привязанный к желеобразной змее, плюс освещение).

Но хуже всего были женщины в роли Тома. Олив пыталась ругаться со Штейнингом. Он же пробует на роль Гаторна молодых мужчин, так почему не на роль Тома?

В пантомиме существуют определенные традиции, заявил Август Штейнинг. Олив воззвала к немцам. Они уклончиво сказали, что их постановка должна соответствовать многим традициям, от вагнеровской оперы до театра марионеток. В ней были элементы балета и элементы commedia dell’arte. У того, кто играет главную роль, должен быть красивый, ясный голос — не ломающийся и не детски писклявый.

Олив была из тех женщин, что придумывают персонажей и создания мужского пола. Отряд путешественников-под-землей: Том, Гаторн, саламандр, студенец — все мужского пола, как и гневная оторванная тень Тома.

Штейнинг сказал, что женщине лучше удастся тот элемент маски, übermarionette, которого он хочет добиться.

Олив не могла позволить себе ссору со Штейнингом.

Для прослушиваний они использовали сцену встречи Тома с Гаторном. Вереница разномастных пэкообразных мальчиков говорила то с женщинами, похожими на мальчиков, то с примадоннами. Олив, живущая словами, ориентировалась по словам. Она решила, что «Люси Фонтейн», наверное, сойдет, а «Глэдис Карпентер» окажется слишком толстой. Имя «Сильвия Саймон» внушало некоторые надежды, а «Дейзи Бремнер» и «Глория Гейхарт» звучали слишком по-девичьи или вообще нереально.

Все женщины были в юбках. У Люси Фонтейн оказался приятный чистый голос, а также заметная грудь и бедра. Олив закрыла глаза и стала слушать:

— Я потерялся, и боюсь, что не выйду отсюда живым. Я не знаю, куда иду, и тем более не знаю, как туда попасть. У меня есть этот огонек и плохая карта.

Вступали Гаторны:

— Тут не так уж плохо. Я здесь живу. В темноте хорошо, если ее понимаешь. Она полна неожиданных сокровищ.

Мальчики-женщины отвечали:

— Кто ты такой? Как ты тут живешь?

— В темноте можно видеть, когда глаза привыкнут. Некоторые твари светятся сами. Вот погоди, увидишь студенца.

— Я видел, как в отдалении что-то светилось и какие-то существа проносились мимо.

— Эта шахта полна духов. Одни — добрые или, во всяком случае, не злые. Другие — непростые. Третьи — просто злобные.

— Я не просил… посылать меня на поиски. Я хотел лишь порезвиться в полях.

На этом Штейнинг обычно кричал: «Довольно!» Олив пыталась сидеть с закрытыми глазами и только слушать голоса. Она многое узнала. Ее герой боялся сильнее и был менее храбр, чем большинство героев. У Глории Гейхарт, которая оказалась худой, был звучный голос, уверенное сопрано. Люси Фонтейн уловила точное сочетание мрачности, легкой веселости и дружелюбия. «Zu viel Brust»,[109]— сказал Штерн. Дейзи Бремнер очень хотела играть, но была совсем не похожа на мальчика, Глория Гейхарт слишком переигрывала, Сильвия Саймон робела и была некрасива, но, кажется, знала, что делает. Глэдис Карпентер оказалась высокой и худой, с коротко остриженными белыми волосами. У нее было костлявое лицо. Ей повезло: ей достался лучший Гаторн, намного превосходивший всех остальных, — мальчик по имени Майлз Мартин, с огромным ртом, умевшим изобразить множество улыбок и ухмылок, с хрипловатым голосом, копной кудрявых волос и большими глазами. Он придумал себе особую манеру двигаться — скрючившись и прыгая, — но когда Глэдис говорила, он ее слушал, и она обращалась именно к нему. Олив снова закрыла глаза. Голос был бесполый, серебряный. Храбрый, но полный страха перед темнотой. Она открыла глаза. Эта девушка с прямой спиной умудрилась заползти в шкуру придуманного ею мальчика.

— …боюсь, что не выйду отсюда живым.

Деловито, с достоинством, с отчаянием.

— Эта подойдет, — сказал Август. — Единственная, кто не переигрывает.

Они стали репетировать. Штерны работали над марионетками, куклами, саламандром, студенцом, угольным шаром. Штейнинг рисовал и перерисовывал декорации. Он репетировал с актерами в масках — Удушливым Газом, Угарным Газом, Гремучим Газом, Выжигальщиком в белой рубахе и со свечой на шесте. Он репетировал с летучими мышами, крысами, тенями и пауками. В пьесу добавлялись новые сцены, чтобы оживить действие. Сильфа — девятнадцатилетнюю девушку по имени Дорис Эмонд, выглядевшую на четырнадцать, — заматывали паутиной и снова разматывали. Материал паутины заменили на другой, чуть блестящий, в котором лучше играл свет. Поворотник, поднимавшийся над сценой, вдруг сломался и с лязгом остановился, перекосившись. Его починили. От некоторых марионеток — слишком маленьких или недостаточно эффектных — пришлось отказаться. Вольфганг Штерн делал и переделывал угольный шар. Занавес расписали черными папоротниками, черными стрекозами и черными чудовищными сороконожками. Напечатали программки. Постановка была готова. Штейнинг назвал ее «Том-под-землей». Олив не сказала Тому, что они адаптировали его сказку и взяли для героя его имя. Пока Олив работала над пьесой, она не думала про Тома. Имена героев приходят к писателям сами, и не позволяют себя менять, и оказываются фактами природы, как минералы, как растения. Они просто есть. Но теперь, когда настала пора сказать Тому о постановке, Олив подумала, что лишь другой писатель поймет вот это — про имена. А может быть, Тому, наоборот, будет приятно увидеть свое имя на афише, в самой середине.

Штейнинг разослал приглашения на премьеру. Элегантно отпечатанные, с серебряной ветвью и угольным шаром. «Олив Уэллвуд, Август Штейнинг и управление театра „Элизий“ приглашают вас на спектакль „Том-под-землей“, новый вид театральной драмы».

Том открыл свою программу за завтраком. Олив наблюдала за ним. Он прочитал ее вслух Виолетте, Флориану, Гедде, Гарри и Робину — у них у всех были точно такие же конверты. Хамфри снова уехал в Манчестер, но обещал вернуться к премьере. Олив знала, что ей следует что-нибудь сказать — давно уже следовало бы что-нибудь сказать.

— Так, значит, героя пьесы зовут Том, — произнесла Виолетта. — Как это мило, Том.

— Да, — отозвался Том, — очень мило.