Роковая тайна сестер Бронте - Екатерина Митрофанова

— Вы не способны причинить мне зла, милый Артур, — ответила Шарлотта, слабо улыбнувшись. — Ничто на свете не могло бы омрачить восхитительных девяти месяцев того безоблачного счастья, какое вы мне подарили! Эти последние месяцы были лучшими в моей жизни — клянусь!

Преподобный мистер Николлс продолжал пристально глядеть на супругу, и в его исполненном невыразимого отчаяния взоре светился немой вопрос: «Что же теперь делать?»

— Вы должны жить дальше, мой дорогой Артур, — тихо произнесла Шарлотта, словно прочитав его мысли, — Жить и быть счастливым вопреки всем невзгодам. Вы непременно должны быть счастливы — что бы ни случилось! Таково мое желание. Постарайтесь же исполнить его во имя тех светлых дней, что мы провели вместе!

— Но это невозможно! — воскликнул мистер Николлс; в этом его возгласе звучала немыслимая боль, вызванная крайней безысходностью. — Без вас мне нет жизни в этом чужом и жестоком мире!

— Вы справитесь, я знаю, — возразила его почтенная супруга. — Вы найдете отрадное утешение в вашем достойном, благородном труде, приносящем множеству страждущих представителей рода людского мир и покой. Когда же для вас, милый Артур, настанут особенно тяжелые минуты, будьте убеждены в том, что я вас не оставлю. Я буду взирать на вас с Небес и всячески вас поддерживать, внушая бодрость и укрепляя силу духа. А чтобы вы смогли по-настоящему ощутить мое неизменное присутствие подле вас и мое участие в вашей дальнейшей жизни, возьмите что-нибудь из моих рукописей или из печатных изданий моих сочинений, прочтите страничку-другую — и вам обязательно станет легче!

— Шарлотта, любовь моя! Это невыносимо! — в неизбывном отчаянии воскликнул преподобный Артур Николлс и, склонившись над мрачным ложем своей дражайшей супруги, принялся в слезах покрывать ее истощенное в болезни тело горячими поцелуями. Шарлотта трепетно отвечала на ласки мужа, нежно проводя своей обессилевшей миниатюрной рукой по его густым и жестким волосам.

— Я прошу вас лишь об одном, дорогой Артур, — промолвила она. — Позаботьтесь о моем отце. Не оставляйте его без внимания и поддержите в трудный час.

Мистер Николлс тяжело вздохнул и с едва скрываемой обидой произнес:

— Мне кажется, что ваш достопочтенный отец относится ко мне с известной долей предубеждения и неприязни. Он с самого начала противился нашему браку и никогда не простит мне того, что я полюбил вас наперекор его воле.

— Вы ошибаетесь, мой милый Артур, — заверила его Шарлотта, — Мой отец лишь делает вид, что сердится на вас. На самом деле он уже давно не держит на вас зла — в противном случае он остался бы верен своему слову до конца и нипочем не согласился бы на нашу свадьбу. Его согласие было знаком его прощения и благословения.

— Так, вы полагаете, что мой глубокоуважаемый патрон все же принял меня как вашего мужа и своего зятя?

— Несомненно.

— Но сможет ли он простить мне то, чего я сам себе никогда не прощу? Как мне смотреть ему в глаза, сознавая свое страшное преступление и чувствуя свою неизбывную вину перед ним?

— Вы не должны казнить себя, дорогой Артур! — отозвалась Шарлотта убежденно. — Вы были для меня лучшим супругом, какого только можно было пожелать! Ваша совесть чиста, и мой отец превосходно это понимает; ему не в чем вас упрекнуть. Скажу больше: за те годы, что вы провели подле моего отца, с неоценимым усердием и безропотностью помогая ему вести дела, он до определенной степени привязался к вам и по-своему полюбил.

Преподобный Артур Николлс вздрогнул. Он серьезно взглянул на жену и робко спросил:

— Вы и в самом деле думаете, что это возможно, любовь моя?

— Я совершенно в этом убеждена, — ответила его супруга. — Так вы исполните мою последнюю просьбу, милый Артур? Обещаете мне позаботиться о моем отце?

— Вы можете на меня положиться, дорогая Шарлотта, — заверил ее мистер Николлс, — Я сделаю все, что от меня зависит.

— Благодарю вас, мой верный возлюбленный супруг. Я знала, что смогу полностью на вас рассчитывать! Господь да благословит вас и наградит за вашу величайшую доброту ко мне, за ваше непоколебимое мужество и терпение!

— Едва ли я заслуживаю награды! — с досадой произнес Артур Николлс. — Но если я хоть раз в жизни совершил благой поступок, то наивысшим даром с Небес было бы для меня ваше полное выздоровление, милейшая Шарлотта. Я буду горячо молить Господа явить это вожделеннейшее чудо! Нынче тридцатое марта — канун Пасхи. И я питаю светлую надежду, что в этот день Всевышний непременно услышит мои молитвы!

Не в силах противостоять своей отчаянной безысходности, мистер Николлс снова склонился над ложем своей жены и, в порыве дикой безрассудной страсти, смешанной с неизбывной тоской, горячо приник к ее губам. Этот неистовый первозданный поцелуй, овеянный духом Смерти, казалось, длился целую вечность, после чего Шарлотта мгновенно впала в беспамятство.

Всю ночь преподобный Артур Николлс просидел у постели супруги, не сомкнув глаз. Он то и дело с невыразимою тревогой вглядывался в окно, за которым свирепо бушевала безрассудная буря. Буйные порывы пронзительного восточного ветра стремительно разносили по окрестностям Гаворта нескончаемые потоки мокрого снега с дождем.

Стихия не смолкала и весь следующий день (31 марта 1855 года), ознаменовавший собой наступление Пасхи. На протяжении целых суток Шарлотта Николлс была без сознания. Ее верный супруг все это время неотступно находился подле ее кровати, вознося в своих беспорядочно блуждающих мыслях отчаянные молитвы о чудесном исцелении своей горячо любимой жены.

К вечеру к ложу Шарлотты явился и достопочтенный Патрик Бронте в сопровождении Марты.

— Она жива, Марта? — встревоженно спросил он у горничной, явно игнорируя присутствие мистера Николлса.

— Да, хозяин, — подтвердила Марта, удостоверившись в том, что больная дышит. — Но, боюсь, она все еще не приходила в себя со вчерашнего вечера. Когда я заглядывала сюда нынче ночью, миссис Николлс уже давно была без сознания. С тех пор я не вижу в ее состоянии никаких изменений. Мне очень жаль, мистер Патрик.

— Что ж, будем ждать и молиться, — отозвался престарелый пастор. — Что нам еще остается?

Марта быстро поставила своему господину стул возле кровати его дочери, по другую сторону от места преподобного Артура Николлса. Так они и просидели до самых сумерек — эти два непримиримых гордых исполина, словно Телль и Гесслер[99], которых, волею Судьбы, сплотило бы общее горе.

Когда настало время отправляться ко сну, достопочтенный Патрик Бронте у постели дочери стал читать вслух отходную. Мерный звук его голоса наконец привел Шарлотту в чувства. Она с трудом открыла свои прекрасные зеленовато-карие, с восхитительным разрезом степной газели глаза и тихо спросила не то отца, не то мистера Николлса, не то самого Господа Бога: