Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев - Филип Зимбардо

Почему же моя реакция была другой? Ответ, как мне кажется, заключается в двух фактах: я стала участницей ситуации позже всех и я была „посторонней“. В отличие от всех остальных, я не была добровольной участницей эксперимента. В отличие от всех остальных, в этом тюремном контексте у меня не было никакой социально определенной роли. В отличие от всех остальных, я не находилась там каждый день, следуя за всеми мелкими изменениями ситуации и ее развитием. Поэтому ситуация, в которую я попала в конце недели, не была „такой же“, как у всех остальных. У меня не было никакого прошлого опыта в этом особом месте и не было представлений об общем будущем. Для всех остальных эта ситуация все еще оставалась в рамках „диапазона нормальности“, тогда как для меня это был сумасшедший дом.

Будучи посторонней, я не знала, какие социальные правила здесь действуют и можно ли им не подчиняться. Поэтому мое несогласие приняло другую форму — форму бунта против самой ситуации. Тогда некоторые восприняли это как героический поступок, но я не чувствовала ничего героического. Наоборот, в роли „инакомыслящей“ мне было очень страшно и одиноко, я сомневалась, правильно ли оцениваю ситуацию и людей, а возможно, я сомневалась даже в собственной ценности как социального психолога».

Затем Кристина делает важное замечание. Чтобы акт личного неповиновения был достоин звания «героического», он должен содержать в себе попытку изменить систему, устранить несправедливость, исправить нанесенный вред:

«Признаюсь, мне пришлось подумать и о том, как поступить, если Фил будет продолжать СТЭ, несмотря на мои решительные протесты. Стала бы я обращаться в более высокие инстанции — к заведующему кафедрой, к декану, или в Комитет по опытам на человеке, чтобы положить этому конец? Без всяких сомнений. И я рада, что мне не пришлось этого делать. Но оглядываясь назад, я вижу, что такие действия были бы важны и необходимы, чтобы мои ценности реализовались на практике. Когда кто-то жалуется на несправедливость, но жалобы приводят только к „косметическому ремонту“, а сама ситуация остается неизменной, такое инакомыслие и неповиновение мало чего стоит».

Она говорит о том, что мы уже обсуждали в дискуссии об экспериментах Милгрэма: словесные протесты «преподавателя» просто успокаивали его «эго» и давали возможность подавить неприятные чувства, продолжая при этом мучить «ученика». Чтобы действительно бросить вызов власти, неповиновение должно выражаться в поведении. Однако в эксперименте Милгрэма никто ни разу не продемонстрировал более существенного неповиновения, чем тихое отступление. Обычно преподаватель-мучитель выходил из этой печальной ситуации, даже не попытавшись ее изменить. Кристина прекрасно говорит о том, что могло сделать героическое меньшинство, чтобы выступить против авторитетной фигуры не на словах, а на деле:

«Как оценить результат классического оригинального исследования Милгрэма? Ведь треть участников не подчинилась и отказалась продолжать эксперимент до конца. Предположим, что это был не эксперимент; а „легенда“ Милгрэма была правдой, исследователи действительно изучали роль наказания в процессе обучения и решили протестировать около тысячи участников, чтобы на практике выяснить, как влияет разумное наказание на эффективность обучения. Если бы в такой ситуации вы не подчинились, отказались продолжать, получили свои деньги и молча ушли, то ваш героический поступок никак не облегчил бы участь других 999 участников, испытывающих те же страдания. Это было бы просто отдельное событие, не имеющее никаких социальных последствий — если бы за ним не последовал следующий шаг, а именно, вызов всей структуре и гипотезам исследования. Неповиновение отдельного человека должно превратиться в системное неповиновение, способное изменить ситуацию или систему, и не только в отдельном случае. Тлетворные ситуации слишком легко сводят на нет благие намерения диссидентов или даже героев-мятежников: им дают медали за их подвиги и подарочные сертификаты за то, что они держат свое мнение при себе».

Из чего сделаны героизм и герои?

Бывают ли ситуации, когда человека, совершившего геройский поступок, на основании критериев, которые мы изложим ниже, нельзя назвать героем? И в каких обстоятельствах его поступок можно назвать не героическим, но трусливым?

Действия Кристины не прошли даром: эксперимент, который вышел из-под контроля и начал причинять больше вреда, чем мы думали в его начале, был закончен. Она не считает себя героиней, потому что просто выразила свое личное отношение и убеждения, которые помогли мне, научному руководителю эксперимента, согласиться с ней и сделать то, чего она хотела добиться. Чтобы остановить вышедший из-под контроля эксперимент, ей не пришлось бить тревогу, обращаясь в более высокие инстанции.

Давайте сравним ее действия с поступками двух потенциальных героев этого исследования — заключенного Клея-416 и Сержанта. Оба они открыто бросили вызов охранникам и серьезно пострадали за это. Голодовка Клея и его отказ съесть сосиски подорвали тотальную власть охранников и могли бы сплотить его товарищей в борьбе за свои права. Этого не случилось. Отказ Сержанта произносить ругательства, несмотря на издевательства охранника Джона Уэйна, другие заключенные тоже могли воспринять как героический вызов и вместе противостоять злоупотреблениям, но и этого не случилось. Почему? И тот, и другой действовали в одиночку, не рассказав о своих убеждениях или намерениях другим заключенным, не заручившись их поддержкой и согласием. Поэтому охранники просто объявили их «нарушителями спокойствия» и возложили на них ответственность за страдания остальных заключенных (хотя истинной причиной этих страданий были действия самих охранников). Действия Клея и Сержанта можно было считать героическими, но их самих нельзя назвать героями, потому что они так и не попытались изменить систему, заручившись поддержкой других «диссидентов».

Их пример указывает на другой аспект героизма. Героизм и статус героя всегда существуют в социальном контексте. Звание героя присваивают человеку другие люди, а не он сам. Чтобы поступок считался героическим, а человек — героем, необходимо социальное согласие. Но подождите! Ведь палестинского террориста-смертника, погибшего и унесшего с собой жизни невинных мирных жителей Израиля, в Палестине считают героем, а в Израиле — исчадием ада. Точно так же его могут признать героическим борцом за свободу или трусливым приспешником терроризма, в зависимости от того, кто делает эту оценку[497].

Это означает, что определения героизма всегда зависят от культуры и от времени. По сей день артисты-кукольники дают представления об Александре Македонском перед детьми в отдаленных турецких деревнях. Там, где находились его командные пункты и где его солдаты вступали в брак с деревенскими девушками, Александр считается великим героем. А в тех городах, которые он покорил в своей неустанной жажде править миром, Александра изображают великим злодеем — хотя после его смерти прошло больше тысячи лет[498].