Обыкновенные девчонки (сборник) - Елена Ильина

— Девушки, — с трудом говорит Ася и облизывает сухие губы, — что они говорят? Я выживу?

— Ну конечно! — отвечает Гуля уверенно и спокойно.

Ася переводит на нее лихорадочный взгляд.

— Да, да, Асенька, самое страшное уже позади. Какой ты молодец у нас! Доктор говорит — ты героиня!

Ася чуть улыбается одними губами.

— Нет, я не героиня… Я только терпеливая…

— Это и есть настоящий героизм!

Гуля наклоняется к Асе, уловив какое-то легкое движение ее ресниц.

— Что, Асенька, что?

— Мне очень хочется жить, быть с вами! Я ведь все время была с вами! — тихо, почти беззвучно говорит Ася. — Но если я умру…

— Не надо так думать, милая, — прерывает ее Гуля. — Лежи тихонько, не шевелись.

— А где Люда? — спрашивает Ася.

Но Люды возле койки нет. Она не выдержала и выбежала за дверь — плакать.

— За лекарством пошла, — не теряясь, говорит Гуля.

— Пускай вернется скорее, — шепчет Ася.

Люда и в самом деле скоро возвращается, но Ася уже не видит ее.

Она говорит что-то невнятное, просит помешать угли в печке, называет имена каких-то незнакомых людей, зовет маму. Потом она совсем затихает. До рассвета Гуля и Люда по очереди дежурят у ее койки. А ранним утром, накрыв простыней умершую Асю, они тихонько выходят в морозную синеву.

Где-то тяжело ухают орудия. Начинается новый день войны.

— Вот и нет нашей Аськи… — говорит Люда и вытирает рукавицей мокрые щеки.

— Как это нет? — строго и даже гневно перебивает ее Гуля. — Надо уметь помнить! Помнить все — каждое слово, каждое движение, каждый стон… Она отдала жизнь вот этой земле, нам, жизни… А ты говоришь — ее нет!

Люда с удивлением посмотрела на Гулю.

— Это правда, — сказала она робко. — А все-таки…

— Я сама знаю, что все-таки!..

И, закрыв глаза ладонями, Гуля бегом побежала к землянке по хрусткому снегу.

Выпавший в конце октября снег быстро растаял, и наступившая было зима снова сменилась темной осенью.

Настал канун двадцать пятой годовщины Октября…

Ночью разыгралась буря. Ветер, казалось, совсем сошел с ума. Он сшибал с ног, пронизывал до костей. Пробираясь в густом мраке по черной, ухабистой, взъерошенной земле, Гуля возвращалась к себе в роту вместе с Кадыром Хабибулиным, уже оправившимся от своей раны, и другим бойцом того же подразделения, Митей Грещенко.

Все трое шли молча, ощупью, стараясь ступать как можно тише. А сверху лило, и вода хлюпала под сапогами и в сапогах.

Гуле казалось, что они никогда не выберутся из этого мрака и холода, и ей хотелось крепче сжать руку товарища, чтобы снова ощутить живое тепло, почувствовать, что еще есть на земле жизнь.

Точно в ответ на ее мысли, большая рука Кадыра нащупала ее руку в темноте и уверенно потянула куда-то вправо.

— Айда за мной, — сказал Кадыр. — Пришли.

Гуля ощутила под ногами ступеньку, вырытую в земле, и стала спускаться вслед за Кадыром. Сзади шел Грещенко.

Кадыр открыл дверь, и веселый огонек коптилки, как крошечный маячок, блеснул перед глазами. Пахнуло жилым теплом.

Все трое, нагнув головы, один за другим вошли в землянку. Там уже спали — кто на нарах, кто на полу на сене, накрывшись полушубками и шинелями. Не спал только один паренек. Он возился у печки.

— Ну как? — спросил он, снимая с огня закипевший чайник. — Живы?

— Сам видишь, — ответил Кадыр.

— Удалось?

— Еще как!

Гуля выжала на себе юбку и, присев на край скамьи, стала стягивать с ног отяжелевшие от воды сапоги.

— Еще как удалось! — повторила она и негромко засмеялась: — Вот рассветет — полюбуетесь!

— Под самым носом у немца пристроили, — сказал Грещенко. — В аккурат перед самыми окопами.

— Ну, завтра обстреливать, подлец, начнет, — сказал паренек и налил всем по кружке чаю. — Грейтесь, ребята!.. И что это за девчата нынче пошли бесстрашные! — добавил он, выбирая из горсти сухарей один побелее и пододвигая его к Гуле.

Гуля долго сушилась у печки, обогревалась горячим чаем. Потом она укрылась шинелью и прикорнула в уголку. Но спать ей не хотелось. Чуть только рассвело, она пошла посмотреть на свою работу.

В нескольких метрах от немецких окопов на подбитом танке развевался, хлопая от ветра, советский флаг. Широкое полотнище играло и переливалось мягкими складками. Оно как будто бросало вызов врагу, и немцы, видно, это почувствовали. Из окопа вылез сначала один немец, потом еще двое.

Этого только и нужно было нашим снайперам. Щелкнул выстрел, другой. Две серые фигуры остались лежать на мокрой земле. Третий немец припал к земле и, чуть заметно пятясь, уполз к своему окопу.

— Нынче нашим снайперам дела хватит! — сказал Грещенко, незаметно появившийся возле Гули. — А ты, Королёва, иди-ка в землянку. Из штаба вызывают.

Гуля сбежала вниз по ступенькам. Еще за дверью она услышала длинный телефонный звонок.

— Третий раз тебя вызывают, — сказал связист.

Гуля схватила трубку.

— Сержант Королёва? — услышала она знакомый голос одного из офицеров первого батальона, Троянова. — С двойным праздником поздравляю.

— Спасибо, товарищ старший лейтенант… Только почему же с двойным? — спросила Гуля.

— А как же! С годовщиной Октября и с орденом!

— С каким орденом?

— Боевого Красного Знамени.

Телефонная трубка чуть не выпала у Гули из рук.

— Честное слово?

Троянов засмеялся:

— Честное пионерское!

— А кого еще из наших наградили? Всех?

— Ну вот еще, всех! Кого следовало, тех и наградили.

— Да разве меня следовало?

— Выходит, что так.

В трубке щелкнуло. Разговор был окончен. Гуля стояла у телефона взволнованная, растерянная.

Дверь распахнулась. В землянку вошла Люда.

— Что с тобой? — спросила она с тревогой. — Случилось что-нибудь?

— Нет… То есть да! Я орден получила.

Люда бросилась ее обнимать.

— Я так и знала, так и знала! — твердила она.

— А вот мне и в голову не приходило, — задумчиво сказала Гуля. — Ужасно странно…

— Ничего странного, — рассердилась Люда. — Мало ты раненых на своих плечах перетаскала? Мало людей спасла? А сколько раз ходила в разведку? И ведь никто не посылал, по доброй воле…