Библиотека мировой литературы для детей, том 49 - Йозеф Плева

Мама подошла к ящику поближе и заглянула внутрь. Потом крутанула разок колесо и зашагала к двери.

— В гостиной ей не место, — сказала она. — Моррис Страуп, будьте любезны вытащить эту уродину из моей парадной комнаты.

Папа кинулся за ней.

— Подожди, Марта! Ведь лучше помещения не придумаешь! Что же ты хочешь? Чтобы я вытащил ее во двор — пусть гниет и ржавеет под открытым небом? Такую ценную машину!

— Убрать немедленно, не то я велю Хэнсому изрубить ее на дрова, — сказала мама и, спустившись во двор, пошла к заднему крыльцу.

Мой старик вернулся назад и долго смотрел на упаковочный пресс, проводя обеими руками по гладко обструганным доскам обшивки. Он стоял молча, а потом вдруг нагнулся и приподнял его. Я и Хэнсом взялись с другой стороны. Втроем мы вынесли его из гостиной на переднее крыльцо. Папа опустил свой конец ящика, и мы тоже.

— Ну вот, — сказал папа. — Тут его и солнцем не будет палить и дождем не замочит.

Он взялся за большое колесо на крышке.

— Хэнсом, неси сюда всю ненужную бумагу со всего дома, — сказал папа, — сейчас и начнем.

Мы с Хэнсомом прошли по комнатам и собрали все, что нам попалось на глаза. В одном чуланчике нашелся ворох старых газет; я вынес их оттуда, и папа затолкал все сразу в загрузочную воронку. Хэнсом раскопал где-то оберточную бумагу и вернулся с целой охапкой. Мой старик принял ее у Хэнсома и тоже запустил в машину.

— Оглянуться не успеем, как наберется кипа фунтов на сто, — сказал он. — А дальше будет чистая прибыль. Призадумаешься, куда деньги девать. На следующей неделе, когда этот агент снова приедет в Сикамору, надо, пожалуй, купить у него еще три-четыре таких пресса. Разве с одним управишься? Столько денег загребем, что придется часть положить в банк. Эх! Не знал я раньше, как деньгу зашибают! Оказывается, проще простого! Вот напрессую побольше, а там можно будет все дела побоку и на покой.

Он замолчал и подтолкнул Хэнсома к двери.

— Хэнсом, нечего прохлаждаться, тащи бумагу!

Хэнсом побежал в комнаты и стал шарить по всем комодам, чуланам и за умывальником. Я нашел на столе в гостиной несколько старых журналов и принес их папе.

— Молодец, сынок! — сказал он. — Старые журналы такой же хлам, как и старые газеты, а весят больше. Тащи их сюда.

Когда я вернулся со следующей порцией журналов, мой старик объявил, что теперь их и на вторую кипу хватит. Мы крепко закрутили пресс, и Хэнсом обвязал новую кипу проволокой. Папа сбросил ее на пол и велел Хэнсому положить на первую.

Через час в углу крыльца у нас лежали три кипы прессованной бумаги. Хэнсом сказал, что теперь во всем доме не сыщешь ни клочка, и мой старик отправился на поиски сам. Он долго пропадал где-то и наконец вернулся с целой охапкой молитвенников, которые мама закупила для своего класса в воскресной школе. Мы содрали с них переплеты, потому что они были коленкоровые, а мой старик сказал, что всучивать тряпье вместо бумаги нечестно. После этого он опять отправился в комнаты и вышел оттуда с пачками писем, перевязанными ленточками. Ленточки он сорвал, а письма затолкал в пресс. Когда и это было спрессовано, время подошло к полудню, и папа решил сделать передышку на часок.

После обеда мы опять принялись за работу. Мы несколько раз обшарили весь дом, но ничего бумажного не нашли, кроме отставших обоев в одной комнате, и папа велел их сорвать, потому что они все равно старые и только уродуют стены. Потом он послал нас с Хэнсомом к миссис Прайс спросить, не найдется ли у нее ненужной бумаги. К миссис Прайс нам пришлось сходить два раза. Под конец все мы так устали, что папа сказал:

— На сегодня хватит — поработали.

Тогда мы втроем сели на ступеньки и пересчитали кипы, сложенные в углу. Их было семь. Папа сказал, что для начала это недурно, и если дальше пойдет так же, то скоро мы будем богаче всех в городе.

Мы долго сидели на ступеньках и радовались, глядя на спрессованную бумагу, и мой старик сказал, что завтра надо встать пораньше и к вечеру наготовить не семь кип, а все двенадцать. Потом мама тоже вышла на крыльцо и увидела сложенную штабелем прессованную бумагу. Мой старик повернулся к ней, думая, что она тоже порадуется, глядя, как мы много наработали в первый же день.

— Моррис, откуда же это взялось столько бумаги? — спросила она, подходя к кипам и трогая их рукой.

— Со всего дома собрали, Марта, — ответил папа. — Теперь нигде ничего не валяется, весь хлам убрали до последнего клочка. А сколько этой бумаги было запихано по разным уголкам! Только мышиные гнезда разводить. Хорошо, что я купил этот пресс. И в доме стало чище: все прибрано.

Мама расковыряла одну кипу и что-то вытащила оттуда. Это был журнал.

— Моррис! Что же это такое? — сказала она, оборачиваясь. И вытащила еще один журнал.

— Вы знаете, Моррис Страуп, что вы наделали? — сказала мама. — Загубили все мои рецепты и все мои выкройки, которые я сберегала с первого дня замужества.

— Да зачем тебе такое старье? — сказал папа.

Хэнсом попятился к двери. Мама оглянулась.

— Хэнсом, развяжи все до одной, — сказала она. — Я хочу посмотреть, что вы еще у меня взяли? Хэнсом! Делай, как приказано!

— Подожди, Марта… — сказал папа.

— Ма, разве нельзя продать эти газеты и журналы, ведь они старые? — спросил я.

— Молчать, Вильям! — сказала мама. — Нечего отца выгораживать.

Хэнсом развязал верхнюю кипу, и молитвенники вперемешку с журналами посыпались на пол. Мама нагнулась и подняла одну книжку.

— Господи помилуй! — вскрикнула она. — Да ведь это новые молитвенники для воскресной школы! На них деньги собирали по подписке! Люди мне доверились, думали, что уж у меня-то в доме все будет в целости. А теперь полюбуйтесь!

Она расшвыряла газеты и журналы, грудой валявшиеся на полу. Потом ухватилась за другую кипу. Хэнсом хотел было развязать проволоку, но она сама рванула ее.

— А это что? Моррис! — еще громче крикнула мама, глядя на одно из писем, которые мы запустили в пресс.

— Так, какие-то бумажонки, я их в чулане нашел, — ответил папа. — Все равно крысы и мыши съедят.

Мама вся покраснела и тяжело опустилась на стул. Минуты две она молчала. Потом окликнула Хэнсома.

— Хэнсом, — сказала она, покусывая губы и прижимая к глазам краешек фартука, — сию минуту развяжи эту кипу.

Хэнсом перепрыгнул через ворох бумаги на