Красный свет - Максим Кантор

Графиня фон Мольтке получила отчет о лагерном питании и читала эти данные, надев очки. Кое-что она читала вслух, чтобы слышала Елена. Адъютант светил фонариком на бумагу. Рудольф Мэкер притоптывал ногами в легких сапогах: мы все уже стали замерзать. Пора было идти к автомобилю.

Что касается судьбы заключенных, меня в увиденном сегодня не удивило решительно ничего – я знал общую установку Адольфа. Советские пленные должны были погибнуть. Да, некоторых это шокировало. Некогда Макиавелли писал: «Люди всегда защищены от смерти – доспехами, когда сражаются, и сдачей в плен, когда сражаться не могут». Сегодня мы опровергли Макиавелли.

Адольф составил уравнение, которое вызубрили мы все: еврей-марксист-большевик-русский. Любая часть этого уравнения спорна, но в целом оно стало аксиомой. И кривляка-публицист Розанов, который порой сравнивал два народа, не сумел бы сделать большего. Отныне судьба русских пленных была решена.

Они замерзали насмерть и дохли от тифа. Когда окоченевшего больного человека заставляли нести бревно, человек ломался как сосулька. А их заставляли работать.

Над воротами Ржевского лагеря, как и над воротами Освенцима была укреплена надпись «Arbeit macht Frei» – «Работа делает свободным» – буквы были вырезаны из кровельной жести и соединены проволокой. Глядя на эту надпись, доходяги переносили бревна. Концепция трудовой повинности напомнила мне о Мартине Хайдеггере.

Труд делает человека свободным – это совершенно хайдеггеровская мысль.

В своем выступлении перед студентами Фрайбургского университета (помню, Елена и Ханна заставили меня пойти и слушать эту речь). Хайдеггер опроверг противоречия труда и капитала, сформулированные Марксом, Мартин посмеялся над постановкой вопроса. Хайдеггер показал, что труд – есть единая и цельная мистерия бытия, есть общий неразъемный процесс: и банкир и рабочий – суть со-участники общей мистерии, но никак не антагонисты. Хайдеггер настоял на том, труд не может оскорблять рабочего, он позволяет ему принять участие в том великом деле, которое сплотило нацию. В сущности, Юнгер в своих сочинениях повторил эту мысль.

Данное определение труда Хайдеггером лежит в основе различия гитлеровских и сталинских лагерей. Не следует путать цели пенитенциарной системы Адольфа и большевистские лагеря – социальная философия различается. Не перевоспитание через труд, как то декларировали большевики в своих трудовых лагерях. Сталин тщился сделать из уголовников ударников коммунистического труда. Никто не собирался перевоспитывать славян или поляков, работавших на наших рудниках. Разве они могли бы в процессе труда стать не-поляками? Это исключено. И уж вовсе сомнительно перевоспитать трудом еврея. Вы скажете, что евреев никто и не старался особенно приобщить к труду. Это верно, их сразу отправляли в газовые камеры; но некоторым все же приходилось вооружиться кайлом и лопатой и поработать, хороня своих соплеменников. Существовали еврейские команды, выполнявшие обязанности надзирателей по отношению к прочим евреям. И что же? Была ли надежда на то, что они станут иными, сделаются не-евреями, оттого что вошли в общий трудовой процесс? Ни малейшей надежды.

Чего же мы ждали от труда?

Еще раз и медленно: труд не есть унижение, как то считал неопрятный еврей Маркс. Труд не есть перевоспитание, как то считали комиссары в Москве.

Труд – это в чистом виде субстанция свободы.

Понятие труда как мистического действа – его передал нам Хайдеггер.

Впоследствии, живя в Лондоне и общаясь с литератором Ройтманом, я услышал от него стихи другого еврейского барда, Бродского. Звучали они так:

Маркс в производстве не вяжет лыка,

Труд не является товаром рынка,

Так говорить – оскорблять рабочих.

Труд – это суть бытия и форма,

Деньги как бы его платформа.

Как верно понял этот поэт (хоть иудей, но талантливый ученик англосаксов) самую суть труда. Мистический процесс, не расторжимый на части, – вот что имел в виду Мартин. Пусть один человек генерал и командует войском, а другой человек чистит ему сапоги; и что же? Они оба участвуют в мистическом действе. Не следует тому, кто катит вагонетку, считать себя униженным. Труд – един! Вспомните книгу Юнгера «Рабочий», вспомните речь Геринга на заводе Круппа в Эссене! «Крупп, – сказал в тот день Геринг, – это и есть подлинный образ труженика».

Не унижение трудом, не отчуждение продукта труда, отнюдь, мы отвергаем эту марксистскую выдумку – Мартин считал, что корень марксистского зла именно в этом догмате об унижении рабочего. Приобщение к общей трудовой мистерии – вот что такое концлагерь в Германии.

Большевики тщились перевоспитать наказанных, желали получить пользу от каторжного труда узников. Посылали их рыть канал – бесчеловечная азиатская выдумка. Но нам не нужна была польза от каторжного труда, и перевоспитывать каторжан мы не собирались. Германский концлагерь помещал людей в состояние высокой мистерии работы – в мир перманентной свободы, как ее понимали Хайдеггер, Юнгер и Геринг.

Доходяги перетаскивали камни туда-сюда, с места на место. Но разве не о том же пишет Камю в своем изящном эссе о Сизифе? Сизиф, который вечно катит камень в гору, а камень всегда вырывается из рук, вынужден повторять все снова и снова. Камю бодро заключает, что следует представлять себе Сизифа счастливым – ведь он совершает бесконечный подвиг усилия! Пока он катит камень, Сизиф может думать о вечном, а в переливах кварца – видеть звезды Вселенной, уверяет Камю. Сомневаюсь, впрочем, что умирающие видели звезды Вселенной в кирпичах, которые переносили с одного места на другое. Труд и холод убивали их быстро, они не успевали присмотреться.

Имел ли Хайдеггер в виду буквально опыт концлагерей, мне неизвестно. Ханна Арендт сделала все, чтобы оправдать былого возлюбленного. Много после войны, когда я уже жил у американцев, она приезжала в гости к Мартину; кажется, они даже научились ладить с его женой. Ханна написала много книг, бичующих тоталитаризм, и сделала много для того, чтобы сравнить нацизм с большевизмом, особенно на стадии концентрационных лагерей.

Нахожу, что в своем – таком извинительном! – рвении спасти честь своего возлюбленного и уравнять нацизм с коммунизмом, Ханна пошла на некоторые неточности. Например, Ханна совершенно исключила из анализа тоталитаризма феномен войны – этот пропуск делает ее работу наивной. Впрочем, тут же оговорюсь – разве Шпенглер не выбросил из анализа культур – христианство? Для удобства схемы надо всего лишь исключить самое важное, дальше дело пойдет легче. Мы воевали всегда; вне войны нет истории народа, а партия – это военный штаб для Адольфа и для Сталина. О чем же говорить, если не о войне. Но и это не все – милейшая Ханна так старалась, что искажала факты не хуже Геббельса. Я слишком горжусь тем усилием, которое сделал однажды, чтобы стесняться унизительных подробностей. Полагаю, моя позиция тем тверже, чем она честнее и документально строже. Нет, большевистский лагерь не был похож на лагерь нацистский – это две несхожие конструкции.