Война за «Асгард» - Кирилл Бенедиктов

– Альфа-ритм в третьем диапазоне, – скомандовал он. – Стимуляция прямоугольными импульсами, длительность 300 микросекунд. – Ки-Брас отреагировал сразу же: на диагностическом мониторе доктора заплясали разноцветные огоньки, показывающие силу и интенсивность ультразвуковых колебаний. – Приготовиться к гипноиндукции.

Танака просмотрел результаты предварительного сканирования. Первый этап операции по вскрытию памяти напоминал простукивание монолитной внешней стены геологическим молоточком: то тут, то там глухой звук выдавал зияющие в породе пустоты, трещины, прогрызенные водой каверны, а звонкий сообщал о прячущихся в толще скалы рудных жилах. Основываясь на таком простукивании, несложно было определить, куда следует ударить посильнее, чтобы отвалился целый пласт камня, а где под невыразительной с виду серой коркой скрывается радующий глаз золотистый проблеск. Что ж, вроде бы все неплохо – пациент, скорее всего, до сих пор не понимает, где он находится и с кем общается. У него ярко выражена тяга к дому, к родным и близким, хотя сколько-нибудь определенного понятия «дом», а также портретов родных сканер пока не обнаружил. Странно, кстати, обычно такие базовые конструкты всегда лежат на поверхности...

Танака ввел в гипноиндуктор программу «Дядя Джо». Несмотря на кое-какие общие приемы, мнемохирургам сильно отличается от гипноза, слова здесь не в ходу. Вместо того чтобы разговаривать с погруженным в транс пациентом, мнемохирург воздействует на центры лобных и височных долей мозга закодированными электрическими посланиями. Программа «Дядя Джо» заставляла оперируемого поверить, что он ведет неторопливую беседу с хорошим знакомым в непринужденной и абсолютно безопасной обстановке. Никаких важных сведений «Дядя Джо» из пациента, как правило, не вытягивал – его функцией была своего рода психологическая анестезия перед первым хирургическим разрезом. Сейчас бритый делился с «Дядей Джо» воспоминаниями о своем детстве. На экране проплывали смутные образы: огромные серые здания, низкое дымное небо, уродливые, угловатые фигуры людей. Ни малейшего намека на родителей и семью. Похоже, детство этого парня прошло на улице.

Виртуальный «дядя Джо» дружески похлопал бритого по плечу: «Можешь не говорить мне об этом, если не хочешь». Пациент расслабился, и в то же мгновение полоска на экране диагностического монитора приобрела салатовый оттенок.

– Синхронизация, – отчетливо произнес Танака, обращаясь к Ки-Брасу. – Включить стабилизаторы.

В эту секунду человек под спектроглассовым потолком проснулся окончательно. Динамические диаграммы в нижнем углу монитора пришли в хаотическое движение – мозг, к которому вернулась способность воспринимать реальность, с огромной скоростью анализировал новые данные. Но прежде чем он накопил достаточно информации для того, чтобы отдать команду мышцам, стабилизаторы перехватили контроль над синапсами и затормозили бешеную гонку нейронов.

– Снимаю первый слой, – сказал Танака. – Включить режим записи.

Он осторожно увеличил длину волны. Мнемохирург немного похож на столяра, только вместо рубанка у него нейросканер, а стружку он снимает не с дерева, а с мозгового вещества. Считается, что вмешательство в структуры коры совершенно безболезненно и безопасно, но это верно лишь отчасти. Достаточно неправильно рассчитать нажим рубанка, чтобы нанести сознанию невидимые, но незаживающие раны. Не сделать ли это специально? Кто знает, не станут ли воспоминания бритого уликой против «Байотек-Корп» и людей Йошиката-сан? Впрочем, совершенно невозможно представить себе, чтобы уважаемый господин Йошиката якшался с террористами.

На экране сменяли друг друга серые туманные пятна – все, что помнил мозг человека в черном комбинезоне о долгих неделях, проведенных внутри металлического контейнера. Интересно, подумал Танака, как долго могут сохраняться высшие функции мозга в условиях холодного сна? Вериниани, кажется, удалось благополучно разморозить человека, проспавшего в анабиозной камере десять месяцев. Но в распоряжении ученого из Ватикана находилась аппаратура, по сравнению с которой контейнер с примитивной установкой охлаждения казался детской игрушкой...

– Снимаю второй слой, – сказал Танака. – Можете перевести гипноиндуктор в режим ожидания.

Он не отрывал глаз от экрана. Перед взором пациента мелькали картины: опускающаяся крышка контейнера, яркий свет ламп в операционной люстре, лицо в защитной осмотической маске, склонившееся так близко, что видны даже черные волоски в прижатом к прозрачному пластику крупном пористом носу.

Подготовка к погружению в ледяной сон, подумал Танака. Врач, похожий на левантинца, отодвинулся куда-то в глубину помещения. Экран подернулся темным бархатом – бритый, по-видимому, прикрыл глаза. Эмоциональный анализ показывал, что в этот момент он находился в состоянии глубокой концентрации – по-видимому, медитировал.

Узорная ткань воспоминаний, проступавшая под рубанком нейросканера, казалась довольно хаотичной и не связанной единым сюжетом. Бархатистый занавес поднялся, открыв взору Танаки ослепительно белый пляж и неправдоподобно синюю полоску неба над верхушками перистых пальм. По мокрому, усыпанному ракушками песку шел высокий, мощный, напоминающий медведя человек в светлой сетчатой рубашке и свободных, темных от поцелуев прибоя шортах. Человек улыбнулся и поднял правую, сжатую в кулак руку на уровень груди. Высоко над его головой парила большая белая птица, словно распятая на блестящей эмали южного неба.

Снова сгустилась тьма. Теперь Танака видел часть операционной – плоские линзы мониторов, инструменты в неглубокой стеклянной кювете, странную машину, нависшую над инквизиторского вида креслом подобно причудливому металлическому дереву. Тот, в чьих мозгах они сейчас копались, двигался мимо всех этих устройств, приближаясь к сверкающей белым пластиком кушетке. На заднем плане показался знакомый уже силуэт врача-левантинца. Опять весь экран заслонила прозрачная осмотическая маска, блеснули влажные оливковые глаза...

– Отключить стабилизаторы, – приказал Танака. Панорама операционной – последнее, что видел бритый перед погружением в анабиоз, – впечаталась в его память так глубоко, что образовала своего рода островок, отделенный от основного массива воспоминаний темным океаном бессознательного. Перескочить с островка на материк можно разными путями, но проще всего сделать это, немного ослабив тиски, сжимающие мозг оперируемого.

Человек, лежащий под спектроглассовым колпаком, вдруг дернулся и выгнулся дугой. Танака не глядя ткнул пальцем в сенсор, выводящий на экран динамику токов коры головного мозга. Кривая дельта-волны вспухла огромным горбом, свидетельствуя о том, что под черепом бритого бушует настоящий электрический шторм.

– Выключить индуктор! – рявкнул Танака. Ки-Брас оказался молодцом – среагировал даже раньше, чем услышал команду. Паук судорожным движением подтянул лапы к колпаку, мерцание его стеклянистых глазок померкло. Бритый бился в мягких объятиях эластичных зажимов, зрачки его расширились, из утла рта потекла пена. На экране перед Танакой танцевало странное изображение – девушка в полупрозрачных красных одеждах, похожих на языки пламени. Сквозь пламя просвечивало стройное тело цвета слоновой кости. Лицо девушки было скрыто волной пепельных переливающихся волос.