Фактор кролика - Антти Туомайнен

И опять Осмала обрывает меня на полуслове:

— Еще раз повторяю: я не могу слишком углубляться в этот вопрос. Иногда есть широкие возможности для маневра, иногда — весьма ограниченные.

Осмала устремляет на меня долгий взгляд. Я понимаю: он сказал мне все что мог. Но нисколько не удовлетворил моего любопытства.

— Значит, вас не интересует, кто убил Хяюринена? — не сдаюсь я. — Кто…

— Разумеется, интересует, — произносит он спокойно, словно все это время мы болтали о погоде или вспоминали прошлогодний футбольный матч низшей лиги. — Но, по моему опыту, такого рода дела раскрываются, как бы точнее выразиться, когда удается распутать самый тугой узел. На это и нацелено наше… сотрудничество.

Я знаю, что сам пригласил Осмалу сюда, в свой парк, к себе в кабинет, и сам предложил взаимопомощь. Кстати, кое-что новое я все-таки узнал. Осмала не подозревает меня ни в одном убийстве.

— Именно так, — говорю я, — спасибо.

Осмала что-то обдумывает.

— Если вы не возражаете, я спрошу... — начинает он. — Есть еще одна вещь, которая меня интересует.

Сглатываю слюну. Неужели я ошибся в расчетах или что-то упустил?

— Разумеется. — Я стараюсь держаться как можно спокойнее. — С удовольствием отвечу на все вопросы.

— Не сомневаюсь. — Осмала выдерживает паузу. — Есть ли в нынешней работе Хеланто какие-то отсылки к другим художникам и произведениям? Мне очень нравились ее муралы…

— Поллок, — говорю я.

Уж не знаю, произносил ли кто-нибудь до меня имя художника с таким облегчением.

— Джексон Поллок,. — Осмала сияет, словно ему только что вручили букет роз. — Эта новость сделала мой день.

Осмала встает со стула и, больше не глядя на меня, идет к двери, бормоча себе под нос: «Джексон Поллок, Джексон Поллок…». Уже на пороге он останавливается, и вместо имени американского художника я слышу:

— В Ластумяки и Салми есть что-то ковбойское, вам не кажется?

В следующую секунду его итальянские туфли уже цокают по коридору, словно отсчитывая время.

15

В «Рено» становится холодно. Зажигаются уличные фонари. На длинной прямой улице негде спрятаться от любопытных взглядов, но я нашел удачное место для парковки — в конце дороги, там, где асфальт заканчивается площадкой для разворота, а дальше переходит в прогулочную тропу, ведущую в довольно густой лесок.

Нужный мне дом расположен ближе к середине улицы. В окнах горит свет.

Я должен оставаться невидимым, чему в значительной мере способствуют наступающие сумерки: скоро силуэт моей машины полностью сольется с темным лесом и обнаружить ее можно будет разве что на ощупь. Я думаю, в ближайшее время никто на нее не наткнется. Двадцать два градуса мороза, полуметровой глубины снег и сгущающаяся темнота у кого угодно отобьют желание отправиться на прогулку в лес. Поэтому я продолжаю сидеть в машине и неотрывно смотрю на маленький белый «БМВ», стоящий на подъездной дорожке перед домом.

Я слежу за двумя полицейскими, которые хотят арестовать меня по подозрению в убийстве.

Расклад, конечно, так себе.

Мое наблюдение за Ластумяки и Салми длится уже несколько часов. Перед этим мы делали остановки в совершенно новых для меня местах, чтобы в конце концов добраться сюда, в Эспоо. Это правило было нарушено всего один раз — когда мы подкатили к «Сальто-мортале». Правда, надолго мы там не задержались. Парочка выскочила из машины, зашла в парк, но через мгновение вернулась. Как будто полицейские надеялись что-то там увидеть, не увидели и, разочарованные, поспешили назад, в машину. Или кто-то сказал им, что того, что они ищут, в парке нет. Все это не более чем предположения, но с чего-то надо начинать строить новую версию.

Трудно даже вообразить, какой шквал проблем обрушится, если меня здесь застукают. С другой стороны, если я в ближайшее время не получу результатов, будет не лучше. Несмотря на всю самоотверженность моих сотрудников, ради спасения парка поставивших на кон свое имущество, мое предприятие обречено. Если я не приму кардинальных мер, двери парка приключений закроются, просто чуть позже. Как ни странно, я испытываю облегчение: у меня в любом случае больше нет вариантов. Это состояние знакомо мне и по математике — возможно, поэтому я так легко с ним мирюсь. Иногда при решении задачи приходится отказываться от лобового подхода, даже если пока не видишь других вариантов. Вот и теперь, когда все очевидное отсечено, остается единственное направление поиска, на которое указывают как мои собственные умозаключения, так и намеки Осмалы.

Ластумяки и Салми.

Еще через полчаса я понимаю, что окончательно замерз. Между тем мороз усиливается. Ластумяки и Салми сидят себе в тепле, которое обеспечивает им центральное отопление, а я страдаю. И страдаю не только я, страдает моя семейная жизнь. Меня одолевает чувство вины. Справиться с ним не помогает даже сознание того факта, что я пытаюсь снять с себя подозрения в убийстве и действую в защиту своего парка, прибегая в том числе к не совсем математическим методам.

Это чувство сродни холоду, который неумолимо проникает в салон автомобиля. Я должен быть со своей семьей. Аргументы разума здесь бессильны. Я знаю, что Лаура Хеланто, как никто, понимает, что такое для меня парк приключений — а ведь все, что я сейчас делаю, я делаю ради парка, — и она никогда не предъявляла мне никаких претензий. Мы договорились об одном: когда я беру на себя заботу о Туули, она должна быть обеспечена всем необходимым, включая здоровое питание.

Мне плохо оттого, что я сейчас не с ними. Конечно, если в итоге я окажусь в тюрьме, то все равно буду вдали от семьи… А пока я просто торчу в ледяном «реноРено» в девятнадцати километрах от Лауры и Туули.

Но ведь не я все это затеял.

Когда я принял решение переехать к Лауре и Туули и начать жить с ними одной семьей, я видел в этом одни только плюсы. Мне казалось, что я от чего-то спасаюсь, правда, я не знал, от чего. Меня не покидало ощущение, что я в последнюю секунду успел запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда, и этот прыжок изменил всю мою жизнь. Но я даже не предполагал, что мне будет так мучительно думать, что я сам не оправдал возложенных на меня надежд.

Я делаю глубокий вдох. Когда я выдыхаю, изо рта у меня идет пар, хотя я сижу в машине. Это возвращает мои мысли к реальности — и