Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

начали всплывать белые флаги. Когда они соединились в бесконечную цепь, Ким Хон приказал развернуть полковое знамя и во главе командирского отряда двинулся навстречу русским. Его обнял пропахший бензином полковник в тяжелом танкистском шлеме, и они троекратно расцеловались.

Здесь же состоялся митинг.

Ким Хон говорил последним и, как обычно, немногословно.

— Долго китайский народ ждал этого дня! Много раз Янцзы уносила свои воды в море, а с ними горе и слезы нашего народа. Море слез и горя! Но мы верили, что настанет день, когда русский человек обнимет своего китайского друга и вместе пойдут они счастливой дорогой жизни.

После митинга к Ким Хону подошел отец Вана.

— Командир, разреши моему сыну сходить домой и узнать, жива ли мать или японцы убили ее? — спросил он. — Ван через пять суток возвратиться в полк.

— Пусть идет! — ответил Ким Хон. — Пусть расскажет на своем пути народу, что наши войска соединились с русскими на вечную дружбу. Скажи, пусть узнает, жив ли Лю-бим и где он?

* * *

После памятного дня есаул Журин волком блуждал по тайге. Его не тянуло к людям, но гнал голод. Он-то и привел есаула к Новоселовке. Долго наблюдал он за селом и заметил вывалившегося из Варькиного кабака батюшку в обнимку с двумя своими прихожанами. Есаул спрятал в кустах наган, нож, документы и, не раздумывая больше, тронулся в станицу.

Увидев его около дома, батюшка отрезвел и забормотал молитву. Поддерживавших его станичников сдуло, как ветром.

Боялись люди Журина.

— В сарай разговеться принеси, да матушке не сбрехни! — проговорил Журин, пропуская попа во двор.

На второй день есаул явился к Варьке. Кабатчица возвышалась за стойкой в цветастом японском халате. Увидев есаула, Варька по-дурному загыкала и проворно села за прилавок.

— Достань стаканчик чистого, — проговорил Журин, заглядывая за прилавок.

— С превеликим удовольствием, ваше благородие! — заикаясь, отозвалась Варька.

— Заткнись! — цыкнул на нее есаул.

Он просидел в кабаке до вечера, на ночь остался у Варьки.

Кабатчица за последнее время ожила. «Коммуния» ее заведение не тронула, торговле не мешала. Только новый комендант приказал, чтобы торговала, кроме спиртного, спичками, папиросами, мылом и другими товарами. Варька половину из того, что он приказал, достала в Мулине и разложила на прилавке. Но этого товара из станичников никто не брал, а русские солдаты заходили редко.

В Новоселовке жизнь быстро наладилась и пошла своим порядком. Новая власть никого трогать не собиралась, Первые дни батюшка было перестал править службы, но комендант распорядился возобновить их «для тех, кто верует». Поп вышел от коменданта огорошенный, на радостях напился вместе со станичниками до «положения риз». После этого приказал звонить к заутрене, но в церковь никто не пришел. Отец всплакнул на паперти и обвинил прихожан в вероотступничестве.

Журин решил пока пересидеть у Варьки и осмотреться. Днем он спал, играл с батюшкой в очко, ночью исчезал и появлялся под утро. Кабатчице он подарил беличий палантин и золотые серьги с засохшей на них кровью. Варьку не радовали его подарки, и она искала способ избавиться от опасного жильца. Тем более о его появлении прошел слух по станице.

Под воскресенье Журин возвратился к Варьке на рассвете с простреленной рукой. Наскоро обмыв рану и перевязав ее куском голубой байки, завалился на сеновале спать. Разбудил его легкий скрип двери.

— Вона, спит! — раздался громкий голос Варьки.

Не шевельнувшись, есаул приоткрыл глаза. В дверях стояли красноармейцы с автоматами. «Продала подлянка! — лихорадочно думал есаул. — Хорошо, что оружие спрятал».

— Гражданин! — обратился к нему солдат. — Вставайте!

Журин лениво открыл глаза и сел.

— Господи, боже мой! Чего же это? — озадаченно воскликнул он. — Что вы, солдатики?

— Выходите, — приказал солдат.

Протирая глаза, Журин вышел из сараюшки.

— Да что случилось, кума? — спросил он кабатчицу, но та промолчала.

— Следуйте в комендатуру, — приказал красноармеец.

Журин пожал плечами и послушно вышел за ворота.

— Я к шуряку бежал от японцев, из Яблони, к Никуле Гулыму, а его японцы…

— В комендатуре расскажете, — посоветовал красноармеец.

Когда они подошли к комендатуре, на крыльце стоял комендант и разговаривал с китайцем.

По виду китайца есаул догадался, что тот партизан. «Наверно, из кимхоновской банды», — подумал он.

— За мать не беспокойтесь, товарищ Ван, — говорил комендант, окидывая Журина беглым взглядом. — Мы знали, кто она… Этого гражданина не знаете? — спросил он Вана.

— Нет! — ответил Ван.

— Сегодня задержали. Кислицынский офицер — заплечных дел мастер…

— Да что вы, ваше благородие! — ужаснулся Журин и даже молитвенно сложил руки. — За меня товарищ Ким Хон поручиться может!

— Ким Хон? — переспросил Ван.

— Да! Вам-то можно оказать: это командир партизанского отряда.

Ван не знал всех тайных связей своего командира и поэтому ответ есаула его не удивил.

— Ким Хон наш командир, — пояснил он офицеру.

— Может возьмете его с собой и проверите? — спросил его комендант. — Пойдешь? — обратился он к Журину.

— С превеликой радостью! — засиял есаул.

— Пока посидите у меня до выяснения, — подумав, проговорил комендант.

Ночью Журин неслышно выставил окно…

Когда уже рассвело, матушка, охотница ко всяким слухам нашла кабатчицу на полу. У Варьки были выколоты глаза, отрезаны груди и вспорот живот.

Есаул знал, что если нужда его снова загонит в Новоселовку, ни один станичник после этого не пойдет заявлять властям.

6

В полдень самолет приземлился в Фудзядяне, предместье Харбина. Нужда и голод согнали сюда китайцев, корейцев, маньчжуров, монголов, русских. Этот разноликий люд, казалось, нарочно выставил напоказ всю свою скудность и грязь. В узких зловонных улочках, прямо у дверей своих жилищ, готовили пищу, ели, спали, стирали, мылись, мастерили, торговали, играли в кости; здесь же ползали нагие ребятишки, путались под ногами облезлые собачонки и кошки.

Харбин капитулировал несколько дней назад. Его население уже успело свыкнуться или смириться с этим, и жизнь города вступила в свое постоянное русло.

Ближе к центру улицы становились шире, чище, публика нарядней. По сторонам возвышались особняки с признаками достатка и самодовольства. Благообразные мужи в истертых сюртуках и чопорные молодые люди в старомодных фраках и цилиндрах со своими дамами чинно усаживались на длинные и узкие повозки с двух сторон, спина к спине, и пара низкорослых лошаденок или осликов, понукиваемых возчиком, так же чинно везла их ближе к центру, где начинался «свет» с его пролетками, каретами, трамваями, автомобилями, корзинами цветов, роскошными магазинами, пикантными кабаре и фешенебельными ресторанами.

— Ну как, товарищ майор, капиталистический мир? — спросил Рощина шофер, останавливая машину у роскошного подъезда гостиницы «Нью-Харбин».

— Поживем — разберемся, — нехотя отозвался Рощин. Комендант штаба встретил майора не совсем доброжелательно.

— Куда