Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

слияния этой реки с Утуком. Но если по пути найдут след Пугачёва, — свернут к нему, и там мы все встретимся.

Трофим усаживается за рацию. Вызывает штаб, просит радистов всех полевых партий следить за переговорами.

Я сообщаю о том, что в горах мало снега. Даю команду приступить к заброске грузов. И, наконец, разрешаю полностью разворачивать геотопографическую работу на Становом восточнее Ивакского перевала.

Моё сообщение как бы подытоживало наш тяжёлый путь в эту дикую горную страну, через безбрежные пустыри, с вечно стылой землёю, с кочковатыми марями. Мы достигли, чего хотели, но путь ещё далеко не закончен.

— Кто же пойдёт со мною? — обращаюсь я ко всем.

— Конаться и попусту спорить не будем, очередь Трофима. У него новые сапоги, а мои ичиги не выдержат такого похода, — говорит Василий Николаевич с явным сожалением.

— Ты готов, Трофим? — спрашиваю я Королёва,

— Да.

— Предупреждаю, это будет тяжёлый поход.

— Я пойду. Даже с радостью. Пусть будет трудно, клянусь, не отстану.

— Ну, коли так, собирайся, выступаем рано.

— Нам, однако, подождать надо тут три-пять дней, может, не пройдёшь, назад вернёшься, — говорит Улукиткан, обеспокоенный за нас.

— Нет, ничего не случится. Вы тоже утром покинете перевал. И вам тоже предстоит трудная дорога, так уж поспешите, чтобы не ждать вас на устье Ивака. Ты меня понял, старик?

— Как не понял!.. Всё будет, как сказал.

Люди настроены оптимистически, и это сказывается на наших сборах. Все стараются помочь нам: напоминают, что надо взять, помогают укладывать.

Не исключено, что мы уже не застанем Пугачёва на гольце, и тогда ограничимся только своим обследованием Станового. Это плохо. Если я не посещу сейчас подразделения, то позже кому-то из руководства экспедиции придётся идти сюда, чтобы проверить работу Пугачёва.

Итак, с завтрашнего утра мы полностью во власти суровой природы Станового, а уж она, конечно, не пощадит нас в трудную минуту!

Но мы ко всему готовы.

Берём один полог на двоих, гербарную папку, всё необходимое для препарирования птиц, соль, карабин, бинокль, телогрейки, плащи, починяльную сумку, продовольствия на пять дней: на весь путь не взять, рассчитываем на баранов. Как мы ни были скупы при отборе вещей и продовольствия, всё же котомки получились килограммов по двадцать пять. Это много, но мы утешаем себя тем, что их вес с каждым днём будет неизбежно уменьшаться.

Закончены сборы, сложены и вьюки.

Над Ивакским перевалом ночь. Спят вершины Станового, близкие небу, утомлённые вечным безмолвием. Спит нагая земля. Спят звери, птицы, и только одна-единственная пташка пытается перекричать ручей, да костёр тщетно борется с наседающим со всех сторон мраком. Лагерь засыпает. Звёздное небо обещает назавтра солнечный день.

Итак, утро разделит нас: Улукиткан с Мищенко, Глебом и каюром Николаем Лихановым поведут караван на север, а мы с Трофимом уйдём на запад, чтобы среди моря вершин и бесконечных провалов разыскать отряд Пугачёва и самим разобраться в сложном рельефе Станового, встретиться с его обитателями, собрать гербарий альпийской зоны.

Не преодолев смутного беспокойства, я уже укладывался спать возле костра, когда ко мне подсел Улукиткан. Лицо озабочено.

— Помни, — говорит старик, — прямо на закат пойдёшь, обязательно речку Утук увидишь, она в озеро Токо бежит, это не забывай, может, пригодится. Если что случится и до места не доберёшься, назад ходи своей тропой. Новый след не делай, мы тут, на перевале, вам продукты положим. А заблудитесь по туману, упаси бог, не бегай туда-сюда, как на Джегорме, пропасть можно. Надо сразу садиться и ждать, пока солнце не увидишь. Это хорошо знай. Да смотрите, огонь не пустите, тут ему много работы…

— Все твои заповеди, Улукиткан, мы будем свято хранить, ты только не беспокойся за нас, всё обойдётся хорошо.

— Как не беспокойся! Худой человек тот, у которого сердце не болит за друга. Самому бы надо идти с тобою, да ногам не осилить горы. Стар Улукиткан, ой, как стар!

— Напрасно ты горюешь, впереди у тебя ещё длинная тропа и много удач.

Старик бросил на меня пристальный взгляд, и лицо его вдруг помрачнело.

— Не говори так. Скала и та от времени падает.

Из тайги донёсся шум, треск, залаяли собаки. К лагерю табуном прибежали олени.

— Однако, медведь, а то и волки близко, — говорит старик, выбираясь из-под полога.

Он достал из своей потки кожаную сумочку с солью и, гремя пришитыми к ней когтями, ушёл в темноту. За ним следом кучей ушли и олени. Оттуда ещё долго слышалась его однотонная песня, охраняющая спокойствие стада.

Рано утром двадцать шестого июня мы только сняли палатки, как с перевальной седловины донёсся торопливый стук камней — это, заметив нас, куда-то на запад бежит стадо снежных баранов-самцов.

— Идите их следом, — говорит старик, обрадованно кивая головою в сторону удаляющегося грохота. — Однако, у рогачей тут дорога, может, как раз к самому месту приведёт.

Мы прощаемся. Глеб долго держит мою руку. Вижу, какие-то мысли тревожат его.

— Говори, что у тебя? Бежать собираешься? Он отрицательно качает головою.

— Вот видишь, как неладно у нас с тобою получается: расстаёмся, может быть, надолго, и сказать нечего друг другу.

Глеб отводит глаза, опускает голову.

Караван уходит вниз и исчезает в провале. Мы с Трофимом поднимаемся на седловину. С нами Кучум. Идём следом рогачей, как советовал Улукиткан.

Часть третья

Тропою снежных баранов

Круторогие проводники

В глубину неисследованных гор. Подвиг Кучума. Одинокий крик ягнёнка.

Ещё свежо, но яркий свет солнца распахивает дали. С чувством смутной тревоги и неуверенности мы с Трофимом покидаем Ивакский перевал. Тропа ведёт нас выше, дальше на запад от седловины. Идём тяжело, спины под котомками уже мокрые. Далеко впереди, за разлохмаченной грядой отрога, замечаем стадо баранов. Может быть, действительно, их путь совпадает с нашим, и рогачи помогут нам добраться до цели?

Кому, как не этим чудесным прыгунам, жителям верхних скал и цирков, известны проходы по сложному лабиринту провалов! Кто, кроме них, знает надёжные обходы опасных мест? Главное для нас сейчас не потерять стадо из виду, ведь тропа заметна только в узких местах.

Привязанный своркой к поясу, Кучум нервничает, неотрывно обнюхивает тропу, по которой недавно прошли бараны. Вот и узкий гребень, сложенный из развалившихся чёрных скал. Вдруг из-за него раздаётся беспорядочный стук. Мы бросаемся наверх, но уже поздно: в глубину провала вместе с грохотом падающих камней уходит то самое стадо, которое мы боялись спугнуть. Оно скрывается за изломом, и оттуда ещё долго доносится гул скатывающихся камней.