Полночный прилив - Стивен Эриксон

– Летерийский напиток, – заметил Фир.

– Я полюбил его вкус, брат.

Трулл и Фир прошли за Руладом во внутренние покои, где раб уже разливал густое вино в три летерийских кубка из золота и серебра. Трулл был сбит с толку, внезапный просвет в поведении Рулада поразил его, отозвался болью, причину которой он не мог сформулировать.

Император вместо трона выбрал треногий кожаный стульчик за приткнутым к стене, заваленным яствами столом. Рядом стояли еще два стула-близнеца. Рулад поманил:

– Идите сюда, братья. Присядьте с нами. Мы знаем, мы поняли… Любовь между нами, братьями, была, увы, неискренна.

Опускаясь на низкий стульчик, Трулл заметил, что Фир тоже ошеломлен.

– Не следует бежать от памяти, – продолжал Рулад, принимая кубок из рук Удинааса. – Родная кровь не должна постоянно жечь огнем. Пусть иногда она просто… греет.

Фир кашлянул.

– Мы тоже по тебе скучали… император.

– Довольно! Не надо титулов! Рулад – так нарек меня наш отец, как нарек всех своих сыновей – именами предков из династии Сэнгар. Не забывайте.

Удинаас вручил вино Фиру. Тот обхватил кубок напряженными пальцами.

Трулл взглянул на приближающегося раба и был потрясен выражением в его глазах.

– Спасибо, Удинаас.

Рулад дернулся и настороженно произнес:

– Он подчиняется мне.

– Разумеется, Рулад.

– Хорошо. Фир, я должен рассказать тебе о Майен.

Медленно выпрямившись, Трулл заметил, как дрожит вино в кубке. Взгляд раба успокаивал, словно говоря «все в порядке».

– Мы последнее время редко видимся, – неуверенно отозвался Фир.

– Даже наша мать ее редко видит. Майен хворала. – Рулад бросил на Фира нервный взгляд. – Прости меня, брат, я не должен был этого делать. А теперь уже… – Он осушил кубок одним глотком. – Удинаас, еще! Скажи им, Удинаас. Объясни так, чтобы Фир понял.

Раб наполнил кубок и отступил назад.

– У нее родится ребенок, – сказал он, избегая встречаться взглядом с Фиром. – Теперь никто не сомневается, что ее сердце отдано вам. Конечно, Рулад хотел по-другому. По крайней мере сначала. Но теперь он передумал. Однако ребенок… все осложняет.

Кубок в кулаке Фира почти не шевелился, но Трулл заметил, что вино вот-вот прольется, словно рука брата онемела, лишившись силы.

– Продолжай, – выдавил Фир.

– Среди вашего народа не было таких случаев и нет правил на этот счет. Рулад расторгнет брак с Майен, отменит все свои прежние решения. Только ребенка не отменишь… Теперь вы понимаете, Фир Сэнгар?

– Он будет наследником престола?

Рулад издал отрывистый смешок.

– Нет, Фир, какой там наследник! Разве ты еще не понял? Отныне и навсегда престол – мое личное бремя.

Бремя? Сестры в помощь, что заставило тебя прозреть, Рулад? Кто привел тебя в чувство? Трулл быстро глянул на Удинааса и чуть не упал со стула от внезапной догадки. Удинаас? Раб?!

Удинаас кивнул, хотя смотрел на Фира.

– Воин, который взрастит ребенка, будет считаться его отцом во всем, кроме имени. Никакого обмана. Все все будут знать. Если его начнут чураться…

– То будут иметь дело со мной, – закончил Фир, – при условии, конечно, что я соглашусь принять обратно Майен, бывшую жену императора, и воспитывать первенца-подкидыша как собственного ребенка.

– Вы все верно говорите, Фир Сэнгар, – кивнул Удинаас.

Трулл потянулся и осторожно поправил кубок в руке Фира. Застигнутый врасплох брат глянул на него и мотнул головой.

– Рулад, а что по этому поводу думает мать?

– Майен изводит себя белым нектаром. Побороть такую зависимость непросто. Урут намерена…

Фир, прикрыв глаза, издал приглушенный стон.

Рулад потянулся к нему, словно желая утешить, однако замялся и перевел взгляд на Трулла.

Тот молча кивнул.

От легкого прикосновения Фир вздрогнул и открыл глаза.

– Брат, я страшно сожалею, – проговорил Рулад.

Фир долго смотрел младшему брату в лицо и наконец сказал:

– Мы все сожалеем. О многом… Что Урут говорит о ребенке? Он здоров?

– Физически – да. Но он унаследует материнский голод. Будет тяжело… Ты этого не заслужил, Фир.

– Возможно. Но я принимаю на себя это бремя. Ради Майен. И ради тебя.

Наступило долгое молчание. Братья пили вино и чувствовали присутствие… той стороны жизни, которую Трулл не столько позабыл, сколько считал навсегда утраченной. Они сидели как братья – в кругу равных.

Долину накрыла ночь. Удинаас принес еды и еще вина. Через некоторое время Трулл встал и прошелся по покоям шатра. Рулад и Фир едва заметили отсутствие брата.

Трулл нашел Удинааса в каморке за холщевым пологом.

Раб, сидя на низком стульчике, ужинал. Он заметно удивился неожиданному гостю.

– Прошу тебя, не прерывай ужин, Удинаас.

– Вы что-то от меня хотели, Трулл Сэнгар?

– Нет. Да. Что ты сделал?

Раб склонил голову набок.

– В каком смысле?

– С ним… Что ты с ним сделал, Удинаас?

– Ничего особенного, Трулл Сэнгар.

– Нет, мне нужен ответ. Кто ты для него?

Удинаас отставил тарелку и отхлебнул вина.

– Полагаю – тот, кто не боится его.

– И все?.. Погоди! Я понял. Но как же так? Почему ты его не боишься?

Удинаас вздохнул, и Трулл лишь сейчас заметил, насколько раб измотан.

– Вы, эдур, видите только меч. Или золото. Власть… Наводящую ужас, жестокую власть. – Удинаас пожал плечами. – Я же вижу, чем он ради нее жертвует и что ему грозит. Я все-таки летериец. Мне ли не знать, что такое долг. – Он поднял глаза. – Трулл Сэнгар, я – его друг. Не более того.

Несколько ударов сердца Трулл всматривался в лицо раба.

– Не предавай его, Удинаас. Будь с ним до конца.

Летериец отвел взгляд, отпил вина.

– Удинаас!

– Я слышал, – отрывисто ответил раб.

Трулл повернул к выходу. Задержавшись, он оглянулся.

– Не хочу уходить, не поблагодарив. За то, что ты сделал для него, за то, что ты дал ему, большое тебе спасибо, Удинаас.

Раб кивнул, уставившись в пол. Потянулся за тарелкой.

В главном покое Трулл застал возвратившегося Ханнана Мосага, который беседовал с Руладом.

– …Халл говорит, что она рядом с городом вниз по реке. Около дня пути отсюда. Переход нельзя откладывать, клянусь, император.