Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп

Лонгстафф пожелал отдать документы на владение, ничего за них не получив…

– Извините, мистер Скеркум, но это касается только мистера Лонгстаффа и нас.

– Точно так, но, поскольку вы с мистером Лонгстаффом создали угрозу для интересов моего клиента, мне естественно сделать некоторые замечания. Полагаю, будь положение противоположным, мистер Байдевайл, вы бы тоже сделали некоторые замечания. Я передам дело на рассмотрение лорд-мэра.

На это мистер Байдевайл ничего не ответил.

– И мне думается, вы уже не будете настаивать, будто под письмом стоит собственноручная подпись моего клиента.

– Я ничего об этом не говорю, мистер Скеркум. Думаю, вам очень трудно будет доказать, что она фальшивая.

– Показания моего клиента под присягой, мистер Байдевайл.

– Боюсь, ваш клиент не всегда полностью осознает свои поступки.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Байдевайл. Если бы я так высказался о вашем клиенте, вы, полагаю, очень бы рассердились. Да и что это меняет? Скажет ли старый джентльмен, что отдал письмо моему клиенту, дабы тот подписал его и отправил, если ему взбредет на ум такая фантазия? Насколько я понимаю, мистер Лонгстафф говорит, что хранил письмо в запертом ящике в том самом кабинете, который занимал Мельмотт, и позже нашел ящик открытым. Полагаю, никто не скажет, будто мой клиент настолько не осознавал свои поступки, что взломал ящик и добрался до письма. С какой стороны ни посмотреть, мистер Байдевайл, он его не подписывал.

– Я никогда не утверждал, что он его подписывал. Я лишь говорю, что у нас были все основания считать письмо подлинным. Не знаю, что еще я могу сказать.

– Только что тут мы до определенной степени в одной лодке.

– Я даже этого не готов признать, мистер Скеркум.

– Разница в том, что ваш клиент по собственной вине поставил под угрозу интересы моего клиента и свои, а мой клиент ни в чем не повинен. Завтра я передам вопрос на рассмотрение лорд-мэра и буду просить о расследовании в связи с обвинением в подлоге. Думаю, вы получите повестку о доставке письма в суд.

– В таком случае мы его доставим.

На этом мистер Скеркум откланялся и пошел прямиком к мистеру Бемби, известному в Сити барристеру. Он не решался браться за такое серьезное дело в одиночку и уже не раз консультировался по этому поводу с мистером Бемби. Мистер Бемби полагал, что, возможно, предпочтительно получить деньги либо какую-то их гарантию. Если можно получить вексель на причитающуюся Долли часть собственности со сроком погашения три месяца, разумно его взять. Мистер Скеркум предположил, что можно вернуть само имение, раз сделка на самом деле не состоялась. Мистер Бемби покачал головой.

– Право собственности дает документ на владение, мистер Скеркум. Компания, ссудившая Мельмотту деньги под этот документ, едва ли согласится его отдать. Возьмите вексель, а в случае отказа от платежа попытайтесь взыскать, что сможете. Что-нибудь у него да есть.

– На каждый фартинг будет толпа кредиторов, – ответил мистер Скеркум.

Это было в понедельник, в тот день, когда Мельмотт открыл перед будущим зятем душу. Через день в кабинете, из которого, предположительно, забрали письмо, встретились три джентльмена – мистер Лонгстафф-отец, Долли Лонгстафф и мистер Байдевайл. Дом по-прежнему был в аренде у Мельмотта, а они с мистером Лонгстаффом рассорились. У мистера Мельмотта официально попросили разрешения собраться в этом месте, и он дал согласие. Встречу назначили на одиннадцать – немыслимо ранний час. Долли поначалу не хотел подставляться под перекрестный огонь тех, кого считал своими врагами, однако мистер Скеркум объяснил, что дело, вероятно, скоро станет публичным, а значит, он не может отказаться от встречи с отцом и семейным поверенным. Потому Долли явился, как ни трудно ему было подняться в такую рань.

– Клянусь Богом, это не стоит таких хлопот, – сказал он лорду Грасслоку, в котором после ссоры с Ниддердейлом обрел нового товарища.

Долли вошел последним. До этого времени ни мистер Лонгстафф, ни мистер Байдевайл не трогали ящик или даже стол, в котором хранилось письмо.

– Итак, мистер Лонгстафф, – сказал мистер Байдевайл, – возможно, вы покажете нам, куда, как вы думаете, положили письмо.

– Я не думаю, а знаю, – ответил мистер Лонгстафф. – С тех пор как об этом впервые заговорили, я все отчетливо вспомнил.

– Я его не подписывал, – перебил Долли. Он стоял, держа руки в карманах.

– Никто не говорит, что ты его подписывал, – сердито возразил отец. – Если ты соблаговолишь выслушать, возможно, мы доберемся до истины.

– Но кто-то говорил, будто я его подписывал. Мне сказали, мистер Байдевайл так утверждает.

– Нет, мистер Лонгстафф, нет. Мы никогда такого не утверждали. Мы лишь говорили, что у нас не было причин сомневаться в подлинности письма. Дальше мы никогда не шли.

– Я бы ни за что его не подписал. Чего ради я бы отдал свою собственность, не получив деньги? В жизни о таком не слышал.

Отец глянул на поверенного и покачал головой, свидетельствуя безнадежное упрямство своего сына.

– Итак, мистер Лонгстафф, – продолжал Байдевайл, – давайте посмотрим, куда вы положили письмо.

Отец очень медленно и величаво выдвинул ящик – второй сверху – и вытащил стопку аккуратно сложенных и снабженных ярлычками бумаг.

– Вот. Письмо лежало не в конверте, а поверх него, и оба были верхними в стопке.

По мнению мистера Лонгстаффа, остальные документы были на месте. Он совершенно уверен, что запер ящик. К этому конкретному ящику он относился с особым вниманием и помнит, как отпирал его в присутствии мистера Мельмотта, а потом – совершенно точно – снова запер. В то время, продолжал мистер Лонгстафф, они с мистером Мельмоттом были очень дружны. Именно тогда мистер Мельмотт предложил ему место в совете директоров.

– Разумеется, он вскрыл замок и украл письмо, – объявил Долли. – Ясно как божий день. Вполне довольно, чтоб повесить любого.

– Боюсь, доказательств не хватит, как бы сильны и справедливы ни были подозрения, – возразил поверенный. – Ваш отец какое-то время сомневался насчет письма.

– Он думал, я его подписал.

– Сейчас я больше не сомневаюсь. Человек должен покопаться в памяти, прежде чем что-нибудь уверенно говорить, – сердито возразил отец.

– Я думаю о том, как к этому отнесутся присяжные, – пояснил мистер Байдевайл.

– Я хочу знать только, как мы получим деньги, – сказал Долли. – Конечно, мне хочется, чтобы его повесили, но деньги предпочтительнее. Скеркум говорит…

– Адольфус, мы не желаем знать, что говорит мистер Скеркум.

– Не знаю, чем слова мистера Скеркума хуже слов мистера Байдевайла. Конечно, речь у Скеркума не больно аристократическая…

– Как и у Байдевайла, без сомнения, – со смехом произнес поверенный.

– Нет. Скеркум не аристократ, а Феттер-лейн