Искры - Раффи

них защиту. А почему? По той простой причине, что с их помощью легче сеять раздор и вражду среди мирного населения, восстанавливать детей против родителей и т. п. А из распрей они хорошо умеют извлекать выгоду. Возьмите слугу католического священнослужителя, который вступил с вами в пререкания. Он бывший виноторговец, не раз объявлял себя банкротом, не раз ускользал от кредиторов. А теперь он поступил в услужение к иезуиту: он и повар у него, и его сподвижник. Вы можете видеть его зачастую в поварском переднике спорящим на улице с прохожими о чистилище или о том, что папа является преемником Иисуса Христа, хотя он на самом деле грубый и пошлый невежда. То же самое я наблюдал и в Битлисе среди армян-протестантов. Все они одного поля ягоды. Эти иностранные проповедники повсюду сбирают вокруг себя подонков общества, накопившуюся грязь и мразь. Хотя бы помогли очиститься от скверны… Они дают своим последователям лишь новое имя, а скверна остается… Разве имя может изменить нравственный облик человека? Только вчера он был армяно-григорианином, а сегодня его уже называют армяно-протестантом пли армяно-католиком, — человек ведь остается тем же!..

Губы моего юного собеседника дрожали, голос прерывался; видно он переживал все это, видно глубокие язвы армянского общества служили предметом его постоянных размышлений. Удивительно, как схожи были рассуждения незнакомого мне юноши с рассуждениями Джаллада! Казалось, и тот и другой стремятся к одной цели, протестуют против одних и тех же пороков. Джаллад, как выяснилось впоследствии, был протестантским священником. Но кто был юноша, присоединившийся к нам в Битлисе? Аслан не сказал мне о нем ни слова. Когда он начинал говорить, я краснел перед ним. Он был еще в юношеском возрасте, но обладал такими обширными познаниями, так много разумел!.. А я… Я пока ничего, ничего не знал…

Дорога, в особенности длинная, скучная дорога, располагает людей к разговору. Притом затронутый нами вопрос был настолько значителен, что мы не исчерпали б его и за целые годы. Со дня сотворения мира люди спорят о религии и будут спорить до скончания мира.

Мы вновь завели разговор о проповедниках-иностранцах.

— Они, мне кажется, не похожи на своих последователей — они довольно добродушные, благовоспитанные и культурные люди.

— Да, — ответил он улыбнувшись, — так только кажется с виду, но познакомьтесь с ними короче и вы убедитесь, что это за чудовища! Вы только что познакомились с одним из них. Какой он кроткий и смиренный, какие у него медоточивые уста! Но ведь он вливает в душу последователей, капля за каплей, яд и незаметным образом отравляет их!

— Однако между ними и протестантскими миссионерами существует значительная разница!

— Разница только в том, что протестантские миссионеры полны высокомерия, смотрят свысока на низших по положению и даже в проповеди евангельского учения хранят свойственную англичанам грубую кичливость. В этом именно и кроется причина, что они не пользуются успехом. Не таковы иезуиты. Они просачиваются во все щели, приспособляются ко всяким обстоятельствам и потому они — более опасный и вредный элемент. Миссионер-протестант в работе держит себя барином и любит чужими руками жар загребать. Иезуит, наоборот, в работе сам и хозяин, и работник.

— По вашему, они могут причинить какой-либо вред местному населению?

— Ну, разумеется! Раз они способны приносить вред людям культурного общества, людям, которые знают их и в состоянии бороться с ними, то здесь, среди жалкого, безграмотного и беззащитного населения, пред ними открывается широкое поле деятельности. Все полчища варваров, совершавшие в течение ряда веков нашествия на Тарон, не причинили стране столько вреда, сколько в состоянии принести этот смиренный и кроткий священнослужитель, направляющийся в деревню к больному с проповедью христианской добродетели…

Мы увлеклись разговором и порядком отстали от Аслана. Я попросил собеседника поторопиться, но он не слушал меня. Его горящие пламенем глаза блуждали по необъятной равнине Тарона и, казалось, искали чего-то. Он был бледен, губы сжаты… Он забыл о моем присутствии и говорил сам с собой.

— Тарон, любимая моя страна! Какие только народы не проходили то твоей земле, кого только ты не поил и кормил, укрывал в своих неприступных крепостях! У тебя нашли прибежище Адромелик и Санасар, сыновья ассирийского царя Сенекерима, отцеубийцы, привезшие с собой и свои божества, и своих слуг. Ты возлюбил гостей-чужестранцев, но чуждых богов отверг. Ты наложил свою печать на прибывших гостей и обармянил их. От них пошло могучее нахарарство Арцруни. Ты приютил китайского княжича Мамгуни, бежавшего от царского гнева. Он отдался под твою защиту. Он также привез с собой свою веру, свои обычаи. Ты обармянил его, и он положил начало великому нахарарству Мамиконян. Ты дал убежище индийским княжичам Демитру и Гисане; спасаясь от гнева своего владыки, они прибегли к твоему великодушному милосердию и привели с собой толпы переселенцев. Ты даровал им места для жительства; они построили город Вишап и на высотах горы Карке воздвигли храмы. На борьбу с Просветителем выступило из этих храмов 6946 человек, преимущественно жрецов. Но ты, Тарон, всех их обармянил, и чернокожие индусы растворились среди местного населения. В течение ряда веков много мужей великих с великими силами вступали в землю твою священную, но все они сливались с кровными твоими детьми. А теперь, милый Тарон, по полям твоим бродит человек в черной рясе и с черным сердцем. Он также беглец из своей страны, изгнавшей его, он также ищет гостеприимства в лоне твоем. Отчизна не могла переварить его присутствия и извергла из нутра своего. Он направился в чужую страну, чтоб укрыться среди неведомого народа. При себе он не имеет оружия, но он вооружен хитростью, его карманы полны маленькими медными крестиками…

Я страшусь этого человека, дорогой Тарон!..

Глава 30.

АРМЯНИН-КАТОЛИК

Солнце еще не опустилось за горизонт, когда мы подъехали к подножью Тавра, именуемого Сим-горой. Вдали, на южной стороне одноименной равнины, виднелся город Муш. Он был расположен на широко раскинутом высоком холме и печально озирал простиравшуюся перед ним равнину. Спускавшиеся с вершины холма виноградники, вперемежку с домами жителей, оживляли грустную картину. Всюду царила вечерняя тишина, нарушаемая рокотом шумной, брызжущей пеной реки, которая, извиваясь перед городом, текла дальше и вливалась в Мегри. Слышался глухой грохот мельниц, длинной вереницей тянувшихся вдоль реки.

Очаровательная картина! Чуткий к красоте Тавр, словно боясь нарушить прелесть Мушской долины, изогнулся, отступил, оставив здесь лишь широко раскинутый холм для основания города. Окидывая взором этот холм, можно было видеть весь город со своими мечетями и церквами. У самой вершины